Анубис лежал на спине. Солнце только показавшееся на западе отлило его черты в бронзу и мерещилось - свет льется не снаружи, но проникает изнутри. Бастет любовалась преображением сумеречного бога. Пожалуй, никто из ныне живущих не видел его таким. Впрочем, их век так долог...  Вчера, когда он навестил её, Баст была так взбешена, принесенным упреком, что и по сей час, свидетельство ее злости украшало шею Анубиса тремя глубокими царапинами.
Она слышала у людей вестникам дурных новостей приходится многим хуже.
- Если девчонка явится сюда, как ты говоришь...
- Я слышал, девчонкой её не называет даже родной отец - Анубис лег на бок и притянул Баст ближе. Пальцами он рисовал на её плечах невидимые узоры.
- О, мне ли рассказывать тебе о том, кем являются греки. Они глупые, - рука бога продолжала движение вниз, почти касаясь груди и сбивая с мысли, - чванливые дети. Их гордость не под стать тому, кем они являются. Племя они породили по своему подобию и вскорости оно пожрет их, вместе с обожаемым Олимпом. Ай! - Кошка попыталась отпрянуть от ласкавшей руки. Анубис ущипнул её, но выскользнуть не позволил.
- Сехмет всегда с нами не так ли?
- Верно ты слишком плохо знаешь меня, Шакал, если каждое слово, сказанное наперекор, приписываешь сестре.
Анубис зарычал и, перекатившись на спину, рывком уложил богиню поверх своей голой груди.
- Так прекрасна, - черные волосы кошки разметались по обеим сторонам от его лица. Теплый солнечный свет лился через сквозные окна, золотил кожу, само пространство вокруг сплетённых в объятии тел. - и так глупа. Реакция Баст была молниеносной, но прежде чем ей удалось дотянуться зубами до лица Анубиса очертания его растаяли и она упала на холодные простыни, ткнувшись носом в подушку.
- У тебя гости, - смех бога прокатился по комнате и стих. Бастет осталась одна.
Она позволила себе еще несколько минут поваляться в кровати. Придумывала расплату, какой подвергнет Анубиса при следующей встрече, заодно проклинала гречанку, чьего имение не потрудилась запомнить, представляла, как вместе с окрестными кошками выловит всех ибисов в окрестностях Амарны и пошлет в подарок Тоту сотню набитых пухом подушек. Быть может тогда он станет трижды думать, прежде чем бежать к шакалу и обвинять её во всех бедах.
Вины за собой Баст не чувствовала. Стараниями Инпу она вспомнила странника в смешных одеждах. Он явился в беднейший из ее храмов, в котором однако она порой любила коротать времена, кошкой свернувшись под прохладным постаментом для. Вспомнила, как забавы ради вместе с Бесом, они наговорили ему всякого, не поскупившись на театральные эффекты, которые люди так любят. Бастет забыла о предсказании как только село солнце и чужак покинул храм. И есть ли ее вина в том, что он не позабыл?
Поднявшись с постели она потянулась. После встречи с Анубисом тело ныло в самых неожиданных местах. Но хуже всего пришлось комнате. Огромное зеркало покосилось и не разбилось лишь чудом, зацепившись за балдахин кровати. На полу, в том месте, где она упала, растекалась бурая лужица подсохшей крови. Тронув лоб, Бастет обнаружила глубокую царапину и нахмурилась сильнее. Рана затянулась, но в следующий раз Анубис ответит и за это.
В зеркале уже поджидали насмешливые глаза сестры. Сехмет ненадолго отступила, позволяя ей полюбоваться на свое разбитное отражение.
- Не начинай. Эта ваша вражда, не моя, - Сестра и Инпу ненавидели друг друга. Порой Бастет воображала, что она готова поддержать Сехмет. Она нарочно разжигала в себе неприязнь, которой, однако хватало ровно до момента встречи. Но даже сейчас несмотря на растрепанный вид и негодование на бога, в ее глазах таилось довольство сытого зверя.
- Что ж, нельзя заставлять гостью ждать, - Бастет привела себя в порядок и шагнула в распахнувшиеся на пути двери.
Вот уже несколько лет дворец Амарны пустовал. После смерти Эхнатона и чумной недели, погубившей большую часть населения, город быстро пришел в упадок. Эхнатон был провозглашен отступником, прекрасная Нефертити, после ставшая фараоном Сменхкара, убита и предана земле. Амарна превратилась в городе призрак. Порой сюда еще заглядывали расхитители гробниц, в поисках несметных сокровищ фараона-ренегата, но мало кто задерживался до темноты.
Немногие помнящие город Эхнатона в расцвете красоты рассказывали о голубых дворцах и фонтанах, будто бы парящих над землей, о деревьях, окружавших город стеной зелени, о ручьях с кристальной водой, которые бились прямо под ногами прохожих. Немыслимая роскошь! Бастет застала Амарну иной. Тихой и наполовину ушедшей в песок. Остовы домов из глины-сырца давно облупились и растрескались, лишенные руки человека. Прекрасные статуи Нефертити лишились голов, и отделенные от тела, смотрели в синее небо подведенными глазами. Баст привела в порядок только дворец фараона, вернула на стену яркие краски и позолоту на двери. Повинуясь прихоти, даже воскресила несколько статуй. Ныне бывшие повелители вновь гордо взирали с постаментов на свой мертвый город. Каждый раз, когда ей требовалось время для того чтобы побыть наедине с сестрой Бастет сбегала сюда.
За покоями находился огромный зал с двух сторон украшенный пилонами. На каждом выбита молитва, славящая имя Атона. Единый бог преданного забвению фараона, насколько могла судить Бастет, сюда не наведывался. Впрочем, никто не знал существовал ли он на самом деле.
- Покажись, - богиня пересекла зал и встала в его центре. По мановению руки по углам вспыхнули свечи и заполнили комнату мягким светом. Тени стали чернее и протянулись по полу, похожие на пальцы мертвецов.

Она упросила Ксенакиса дать ей несколько минут. Но только выбегая на улицу проклинала затею. Что ей минуты. Хватит на то, чтобы поймать ладонь Ру и пуститься бежать, но точно не хватит для того, что задумала. Бежать было много проще. Аннук прошла эти несколько шагов словно впереди ждал эшафот. Плащ согревал похолодевшие руки, по старинной привычке она нашла карманы и сунула туда пальцы, там намотала нитку, больно стискивая кожу. Остаток пути она проделала бегом и влетела в грудь Ру почти не сбавляя темпа. Его смех на миг рассеял темноту и недавний страх, Аннук пришлось дернуть рукой, освобождаясь от треклятой нитки чтобы обхватить его так крепко, как могла
- Ты ведь любишь это старое пальто, - она бледно улыбнулась в ответ, до поры игнорируя вопрос про Ареса. Еще одна секунда, она расцепит руки и будь что будет. Девушка потерлась щекой о ткань плаща и даже не дернулась, когда факир засвистел. Как ни крути, а Патры их запомнят.
- Мы найдём твою собаку, и я по старому буду её недолюбливать, а ты можешь продолжать ненавидеть куницу.
- Нет, я стану кормить её яблоками и, - голос дрогнул и Аннук отстранилась, отступая в сторону и чувствуя, что еще немного, непременно разрыдается. А ведь до сей поры она так славно держалась.

Гроза, собиравшаяся весь прошлый день, разразилась к вечеру. Тяжелые пурпурно-серые тучи нависли над городом и дождём забарабанили по унылым сооружениям. Город нахохлился, как старые пес. В единственном на всю округу трактире, которые считался роскошным по здешним меркам, об этом не приминула сообщить путнику темноволосая девочка-служанка с острым, как у мыши-полевки носом, собралось не более десяти человек. Крыша на верхних этажах протекала и все, кому не посчастливилось снять комнаты наверху коротали время за ужином. Худой, как жердь хозяин наливал в кружки сладкую брагу, раз в получас подкидывал в огромный очаг дровину, где та плюясь и треская производила больше шума, чем тепла. Девочка-мышь, пристроившись возле подавальни раскачивала ногой, иногда роняя заношенную туфельку. В углу возле печи тучный бард перебирал струны мандолины и тоненьким голосом пел балладу о несчастной любви.
За столом, у двери, ссутулившись сидел человек. Кружку с брагой ему заменяли тарелка с подливой и ломоть хлеба. Время от времени, словно просыпаясь он механическим движением подхватывал краюху, отщипывал маленький кусочек и долго топил его в тарелке, после чего быстро съедал, пачкая пальцы. Длинные волосы, прибранные в хвост, были растрепаны. Пара черных прядей свисала с одной стороны от лица, скрывая его от посетителей. Которым не было до него никакого дела.
После двух бессонных ночей Аргон чувствовал себя разбитым. Измокшая почти до основания одежда - смены у него не было - однако отбила всякое желание возвращаться наверх и пробовать уснуть. Он попытался поспорить с хозяином и вытребовать новую комнату. На что тот не меняя позы без всяких эмоций сообщил, нижние комнаты давно заняты, и если "молодой господин" того пожелает он с радостью выдаст ему горшок, его можно поставить у изголовья кровати, и таким образом собрать воду. Получив в ответ на свое предложение  тяжёлый взгляд трактирщик указал на комнату за спиной Аргона, предлагая выбрать любое незанятое место на выбор. Обессиленный и злой, юноша вернулся в зал и кутаясь в промокший плащ заказал ужин.
Использовать магию он не решался. Простуда, свалившая его с ног неделю назад, все еще давала о себе знать. Хуже всего было то, что приступы лихорадки накрывали внезапно. Вот и сейчас он мелко дрожал, прислушиваясь к собственному прерывистому дыханию и боялся даже подумать о том, чтобы согреть себя или хотя бы высушить одежду. Так в предыдущем городе он разгромил комнату, лишь попытавшись достать до стакана с водой. Когда в двери ввалилась большая часть прислуги трактира по ней кружась и сталкиваясь плавал весь нехитрый интерьер, вместе с злополучным стаканом воды. Аргон пробыл там еще три дня, предоставленный самому себе. Никто из слуг не желал иметь ничего общего с колдуном. Особенно таким, который в бреду, или что тоже вероятно по злому умыслу, заставляет старую метлу лаять и подолгу стоять у незанавешенного окна, показывая любопытным прохожим неприличные жесты,с помощью побитых мышами прутьев.
- Моя взяла! - Аргон вывалился из дрёмы. За соседним столиком трое посетителей играли в кости. Партия, очевидно, закончилась к удовольствию одного из участников. Зубы колдуна отстукивали неровный ритм, подражая кубикам. Он вновь облокотился на руку и закрыл глаза. Ему нужно только несколько минут.

Гроза, собиравшаяся весь день, разразилась к вечеру. Тяжелые пурпурно-серые тучи нависли над городом и дождём забарабанили по крышам.
В единственном на всю округу трактире, который считался роскошным по здешним меркам - об этом не преминула сообщать путникам темноволосая девочка-служанка с острым, как у мыши-полевки носом - собралось не более десяти человек. Крыша на верхних этажах протекала. Те, кому «посчастливилось» снять комнаты наверху, коротали ночные часы за ужином. Худой, как жердь хозяин наливал в чашки сладкую брагу, раз в получас подкидывал в огромный очаг дровину, где та, плюясь и треская, производила больше шума, чем тепла. Девочка-мышь, пристроившись возле подавальни раскачивала ногой, иногда роняя заношенную туфельку. В углу возле печи тучный бард перебирал струны мандолины и тоненьким голосом пел балладу о несчастной любви.
У двери, ссутулившись сидел человек. Кружку с брагой ему заменяли тарелка с подливой и ломоть хлеба. Время от времени, словно просыпаясь, он механическим жестом подхватывал краюху, отщипывал маленький кусочек и долго топил его в тарелке, после чего съедал, пачкая пальцы. Длинные волосы, прибранные в хвост, были растрепаны. Пара черных прядей свисала с одной стороны от лица, скрывая его от посетителей.
После двух бессонных ночей Аргон чувствовал себя разбитым. Измокшая почти до исподнего одежда - смены у него не было - однако отбила всякое желание возвращаться наверх и пробовать уснуть. Он пытался спорить с хозяином и требовал новую комнату. На что тот, не меняя позы, без всяких эмоций сообщил - нижние помещения давно заняты, и, если "молодой господин" того пожелает, он с радостью выдаст ему горшок. Его можно поставить у изголовья кровати, и таким образом собрать воду. Получив в ответ на предложение тяжёлый взгляд, трактирщик указал на комнату за спиной Аргона, предлагая выбрать любое незанятое место на выбор. Обессиленный и злой, юноша вернулся в зал и кутаясь в промокший плащ заказал ужин.
Использовать магию он не решался. Простуда, свалившая с ног неделю назад, все еще давала о себе знать. Хуже всего то, что приступы лихорадки накрывали внезапно. Вот и сейчас он мелко дрожал, прислушиваясь к собственному прерывистому дыханию и боялся даже подумать о том, чтобы согреть себя или хотя бы высушить одежду. Так в предыдущем городе он разгромил комнату, лишь попытавшись достать до стакана с водой. Когда из-за шума, в двери ввалилась большая часть работников постоялого двора, по ней кружась и сталкиваясь плавал весь нехитрый интерьер, вместе с злополучным стаканом. Аргон пробыл там еще три дня, предоставленный самому себе. Никто из слуг не желал иметь ничего общего с колдуном. Особенно таким, который в бреду, или что тоже вероятно по злому умыслу, заставляет старую метлу лаять и подолгу стоять у незанавешенного окна, показывая любопытным прохожим неприличные жесты, с помощью побитых мышами прутьев.
- Моя взяла! - Аргон вывалился из дрёмы. За соседним столиком трое посетителей играли в кости. Партия, очевидно, закончилась к удовольствию одного из участников. Зубы колдуна отстукивали неровный ритм, подражая кубикам. Он вновь облокотился на руку и закрыл глаза. Всего несколько минут.

В солнечный день Академия выглядела торжественно. Камни источали собственное сияние и оттого тени на лужайке приобретали порой уж совсем диковинный вид. Оказавшись здесь впервые Аргон быстро разобрался - виной тому всего лишь слюда, добавленная в строительный раствор.
Он потер шею, разминая затёкшие от сидения в неудобной позе мускулы и оглянулся. Всё было именно таким, как он помнил. Высокие, не помнящие косы травы, доходили до колен мага. Тут и там вкраплениями желтого в зеленом море мелькали прозрачные лютики. По небу визгливо крича пронеслась чайка. Ветер трепал его за волосы и назойливо толкал в спину. Двери академии были распахнуты, издали был виден длинный холл и уходившие в темноту стены. Поборов искушение, Аргон отвернулся и пошёл в другую сторону.
Среди деревьев ему почудилось движение. Сердце бешено колотилось, без какой-либо причины. «Снова лихорадка», подумал маг рассеяно и ускорил шаг.
От прочих мест в мире погосты отличает тишина. И здешний маленький сад не стал исключением. Могилы густо поросли зеленью. Бесшумный ветер иной раз тихо прокрадывался по травам, отчего те низко пригибались к долу, указывая на когда-то потревоженные участки земли.
Аргон сошел с нагретой солнцем тропы и поежился, кутаясь в совершенно высохший дорожный плащ.Человек, сидевший к нему спиной, не шелохнулся и не почувствовал его приближения. Раскидистое, старое дерево роняло на его голову лепестки, присыпая волосы красным.
Мир вокруг словно загустел. Маг больше не ощущал тепла летнего дня, на смену ему пришла духота, как перед грозой. Тени сгустились, ветер усилился, но был по-прежнему молчалив. Аргон бросил взгляд на оставленную позади Академию. На этот раз вместо веселого слюдяного блеска он видел только развороченные стены и почерневший остов, разбитой крыши. 
- Считалось, что я именно у меня отсутствует чувство прекрасного. Но на этот раз ты меня переиграл, - он опустился на колено рядом с другом, вглядываясь в повзрослевшее лицо, - здравствуй, Брай.

Дорогой древний мир!
Три дня назад, мы отпраздновали юбилей победы. Он был, вероятно, самым странным за последние тридцать лет. Победе исполнилось 75.
Три дня назад мы вслушивались в тексты фронтовых песен. Вспоминали каждый своего ветерана и думали обо всех погибших и выживших одновременно. 
Три дня и 75 лет назад в истории произошло событие, которое никогда не должно повториться.

Администрация древнего мира поздравляет вас с сегодняшним днем, с солнцем, ветром, небом, миром, с обязательно кончающимися пандемиями и свободой, которая в скором времени обязательно откроет перед нами все двери и наполнит жизнь новым, чуть-чуть изменившимся смыслом.
Мы благодарим тех, кто сделал сегодняшний день возможным и искренне верим, в то, что Жизнь – это Любовь.
С Днём Победы!
И, помните, ругать пианиста последнее дело – он играл от души)

В ипостаси эшу рост Аданаи превышает два метра. Кожа становится истинно черной

Баобаб, крестовник и африканские ночи.

Родители Аданаи принадлежали племени кикуйю, родом из Кении. Принадлежали настолько, насколько фэйри из эшу могут вообще кому-либо принадлежать. Пока она росла, она слышала о них массу историй. Отец был бардом, а мать пела так, что сердце в груди переставало биться. Они появлялись раз в год - улыбчивые и довольные собой. Отец подхватывал её на руки и держал на коленях до тех пор, пока она не засыпала. И снов лучше тех, ей больше никогда не снилось. Но ветер странствий всегда гнал их дальше.
Аданая жила в племенной семье, вместе с остальными детьми, и никогда не чувствовала себя одинокой. У неё было множество матерей и отцов, и еще больше сестёр и братьев. Таким образом её детство до 14 лет мало отличалось от детства остальных детей.
Кризалис случился в тот же год, когда по всей Кении в небывалом количестве зацвел крестовник. Жёлтые цветы покрыли все высокогорье и она впервые почувствовала их настоящий аромат. Он кружил голову и заставлял делать странные вещи.
Она стремительно менялась, вытянувшись в росте, всего за неделю стала выше всех в племени. И без того тёмная кожа, приобрела матово-черный цвет африканской мглы, а некогда карие глаза сияли на лице прозрачной голубизной. От прочих детей её тут же отлучили. Хотя часть племени была осведомлена о том, кем она приходится, остальным знать об этом не стоило. Первые три ночи Аданая провела в отдельном доме на отшибе поселения. В ту пору она почти не спала. Ночью выбиралась из дома и бродила по плато. Слушала рассказы баобаба, росшего на берегу ручья, пела вместе с красавками и танцевала, задрав голову к звездному в эту пору небу.
Родители явились на третий день, отыскав спящую дочь под другом-баобабом и забрали с собой.

В дороге.

К 21 году не было места в Африке где семейство Нконо не побывало. Аданая легко приняла свою природу, и быстро забыла о короткой человеческой жизни. Вместе с родителями они путешествовали по всему континенту, но неизменно раз в год возвращались в Кению.
В 2011 г. возвращения не случилось. Гражданская война застала их в Джилибе, служившим перевалочным пунктом по дороге в Найороби. Человеческие дела всегда мало их занимали, поэтому весть о войне, которая шла уже более двух лет, застала семейство Нконо врасплох.
В ноябре 2011 г. ВВС Кении нанесло удар по Джилибу. Аданая называет тот день "шумным". Как будто все звуки, которые только существовали в целом мире, сосредоточились в одном месте. Удары, грохот и крики людей смешались в один нескончаемый гул. Когда все закончилось, на Джилиб упала тишина. Ночь после бомбежки Аданая провела под завалами гостевого дома, прислушиваясь к дыханию родителей и не смея с ними заговорить, чтобы не потревожить хрупкий каркас, на котором еще держалось здание. Последнее, что она помнит о том дне - ощущение тяжести и запах пыли.
Её нашли под завалами спустя три дня, еле живую и в полном одиночестве. Ни отца, ни матери рядом не оказалось. Аданая не сомневается, в момент обрушения, они были вместе, как бы не пытались все вокруг убедить её в обратном. Со временем она научилась вспоминать об этом с теплотой, родители живы и смогли уйти, а значит однажды они обязательно встретятся вновь. Здесь начиналось её самостоятельное путешествие.
В 25 Аданая перебралась в Америку. Путешествовала от города к городу и занималась всем понемножку. В Чикаго служила в массовке в театре мюзикла, в Вашингтоне играла на гитаре на площади Сахарова, училась всему понемногу и только иногда заглядывала в Грёзу. Ей нравится человеческий мир и кажется он отвечает ей взаимностью.
Полгода назад она обосновалась в Сан-Франциско.

Аданая придумывает себе дедушку.

Аданая в самом деле прониклась теплотой к старому африканцу. Он охотно поверил в её историю и кажется даже обрадовался. Не всякому получается обзавестись внуками, имея лишь мёртвых детей. Она перебралась к нему в дом. Такой же старый, но очень ладный, как и её новый дедушка. Теперь они вместе заведуют пекарней. Он печет, а она обслуживает посетителей, нацепив желтый передник. Иногда, когда случается настроение, поёт, увеличивая посещаемость кафе втрое.
Многочисленные знакомцы Арнана Асита больше не удивляются, что он никогда не рассказывал о внучке, ведь всем давно известно - старик со странностями.
Аданае нравится её новая жизнь, и хотя временами натура эшу еще зовёт в путь, она довольствуется городом вокруг. Открывает новые места, гуляет по редким зеленым уголкам, записывает песни на камеру и выкладывает в интернет. Новая жизни ей нравится и по Грёзе она не скучает. Знает, когда тоска станет нестерпимой - обязательно вернётся.

К 21 году не было места в Африке где бы она не бывала. Аданая легко приняла свою природу, и быстро забыла о короткой человеческой жизни. Вместе с родителями они путешествовали по всему континенту, но неизменно раз в год возвращались в Кению.
В 2011 г. возвращения не случилось. Гражданская война застала их в Джилибе, служившим перевалочным пунктом по дороге в Найороби. Человеческие дела всегда мало их занимали, поэтому весть о войне, которая шла уже более двух лет застала семейство Нконо врасплох.
В ноябре 2011 г. ввс Кении нанесло удар по Джилибу. Аданая называет тот день "шумным". Как будто все звуки, которые только существовали в целом мире, сосредоточились в одном месте. Удары, грохот и крики людей смешались в один нескончаемый гул. Когда все закончилось, на Джалиб упала тишина. Ночь после бомбежки Аданая провела под завалами гостевого дома, прислушиваясь к дыханию родителей и не смея с ними заговорить, чтобы не потревожить хрупкий каркас, на котором еще держалось здание. Последнее, что она помнит о том дне - ощущение тяжести и запах пыли. Очнулась она уже в грезе, в полном одиночестве.

Аданая высокая (175 см) и тонкая. Про таких, как она

Аданая не умеет готовить настолько, насколько это вообще возможно. Любое, даже самое простейшее блюдо, будь то яичница или пельмени из пакета выходят у неё из рук вон плохо. Она всегда умудрится пережарить, пересолить, обжечься и задеть последствиями этой катастрофы окружающих.
Последние четыре года с ней путешествует большой белый кот. Они познакомились в Чикаго и сразу сдружились. Зверь так и не получил нормального имени и продолжает гордо называться Котом. Аданая не имеет представлени о том, сколько ему лет

Мне снились шаги в траве,
и будто не заперта дверь. Мне снилось, что нужно проснуться
и встретить его. ©