Ей снился ветер. Борей кружил палую листву на морском берегу и гнал её до самого края океана. Завывал нежный зефир в обхятиях пальмовых крон и рвал белые шапочки с пушистых латан. Эвр тихо нашёптывал что-то, играя волосами и дуя в ухо, как то делает мать лдя новородженного, привлекая внимание омутов-глаз.
Сон был не хороший, не плохой. Аннук пошевелилась, отгоняя рызгравшийся ветер и повернулась на бок, вынимая затёкшую руку из-под головы. Сон держал её в плену еще несколько минут после пробуждения, пока она лежала с открытыми глазами и смотрела в вечное ночное небо. Эвр не успокаивался. Над головой, соревнуясь в талантах пели птицы. У подножия холма, призывно шумело море. Вода набегала на каменные утёсы и словно добросовестная хозяйка деловито смахивала на дно камни, занесённые с ночным приливом. Долго им теперь лежать в песках, прежде чем стать идеально круглыми и блестящими, чтобы через век быть пойманным сачками детворы, приехавшей с родителями отдохнуть к морю.
Циркачка потнялуа утренний воздух, медовые, как свежее молоко, и села. Как же нужно было устать, что не помнишь, как заснула? Раньше с ней такого не случалось.
Жизнь учила, что опасно ночевать в неизвестных местах, сколь далеко не было бы от них людское жилище. И до сего дня она считала, что выучила эту науку. одну из многих, которые преподности бродячая жизнь.
- Арес, - окликнула девушка черноголового пса, но на зов никто не пришёл. Обычно, он спал с ней рядом, соргевая теплом и защищая от напастей, какие могут приключиться во мраке. Аннук потрогала землю около себя, сонно щурясь, но если Арес и был здесь то ушёл давно. Трава была примятой и влажной от утренней росы. она, вдруг обноружила, что и спина её и подол тоже промокли, а зубы выбивают дробь.
Она встала на ноги и потянулась. Над травой поднимались обачка испарений и утренняя прозлада понемногу сменялась дневным жаром. За пропажу Ареса Аннук не бкспокоилсь. Кто знает, что на этот раз взрело в голову этому псу? Со временем ей всё чаще казалось, что он находится при ей по некой безмолвной договоренности и выносит ровно настолько, насколько позволяет обострённое чуство горделивости. То было не бесконечно.
Оникс так же невыдавала своего присуттвия. Поляна была пуста.
Нагнувшись над сумко, которую пришлось поискать прежде того, Аннук вытащила бурдюк с водой и жадно напилась. За время продолжительного сна горло пересохло и она пила до тех пор, пока сосуд не опустел. Затем девушка снова бросила поклажу на траву, на всякий случай она прихватила с собой кинжаьчик и мешочек деньгами, засунув оба предмет за корсаж платья. Звон монет и приятная тежесть кошелька вызвали у неё улыбку.
Утро было славное и Аннук ршила спуститься к воде. Нашупав ногой палу она подняла её и крепко ухватившись за середину для балланса приступила к спуску со склона. Трава в этих местах росла густо, однако высоких или вышных кустарников местность была лишена. У подножия скалы Аннук налетела на закрученный в полкруг ствол оливы и не без усилия смгла преодалеть этот отрезов пути. Дерево было на редкость скрюченным, чуя по тому. что нащупала слепая. Кряжистые ветви, покрыты шишковатыми наростами растянулись во все стороны, особенно выдаваясь по направлению к вершине. Склдывалось впечаление, что олива медленно, но упорно шагает вперед направляясь в противоположную от солёной воды сторону.
Удачи тебе! 0 Аннук на прощание похлопала ствол и двинулась дальше.
Наконец она очутилась на берегу. растоптанные башмаки были тут ж скинуты за ненадобностью. Циркачка с наслаждение запустила пальцы ног в прохладный песок. И сморщила ос от удовольствия. Она стояла и прислушивалась к тому, как в метре от неё н камни наползает волна.
Море всегда пбянило. Это чувство можно было сравнить лишь с чистой любовью, какая возникает у ребенка при виде лица матери и проносится сквозь жизнь. Море завораживало в тёплые деньки. Аннук хорошо помнила, как вместе с отцом прихдила а берег и в одной лёгкой простыне носилась по берегу. Её шаги распугиваи поздних кроншнепов и загоняли под камни маленьких крабов. В это время отец ловил рыбу, отплыв на утхлой лодчонке подальше.
Море пленило в бурю. Ей нравиось глядеть на валы, отливающие то стигийской чернотой то ярким изумрудом. Они поднимались и с грохотом обрушивали свою моь на беззащитную землю. Мнилось, что это не вода, не соль, даже не прислужница грозного Посейдона, а живой самодостаточный организм и ет у него господина и пвелителя. Одна только сила и равной не будт и во времна богов ни после.
В такие часы угадывать себя простым смертным бывало еще страшнее. Жизнь человека превращалась во взмах крыльев пичуги, всего один, и терялась на фоне бесконечно синевы. И все ж за бурей, всегда приходил рассвет и прекраснее всех прочих был тот, что седовал за особенно злой бурей.
Помим голосов птицы на много миль окрест было совершенно тихо. Аннук сбросила платье, тщательно припрятала нож и кошель в юбка, пододвинула крупный камень, чтобы внезапный порыв ветра не унес одеяние и осторожно ступая вошла в море. Прибой дотрагивался до обнажённого тела, влажым носом касаясь коленей, словно был не уверен стоит ли проявлять дружелюбие в незнакомке. Но сжалился.
Набрав полные лёгкие воздуха комедиантка нырнула и скрылась под водой. Раньше она любила заплывать подальше и никогда не боялась утонут, но с приходом слепоты становилась беспокойной если ноги е доставали до дна. Боялась, что не сможет найти дороги обратно. Одно из многих удовольствий с которыми пришлось распрощаться из-за болезни.
Сперва она увидела плоскую темно-бурую водолосль медленно качающуюся на бирюзовых волнах. Сквозь яркую массу воды, прошивая её насквозь проходили солнечные лучши, похожие на тонкие костяные иглы. такими любила орудовать Мельпомена. Несколько секунд Аннук глядела завороженная на то, как свет прломлялся и исчезал на дне. Белый песок по всей косе был покрыт тончайшим кружевом напоминающим вышитую салфеточку.
Водоросль лениво покачивалась.
А под толщей воды лежала пара изящных рук. Ладони судорожно комкали песок и Аннув в удивлении, но без страха подумала, чт камешки причиняют боль ей хоть и не могла понять, какое она имеет отношение к столь нежным рукам. Они были лишь самую малость тронуты загаром. Как раз настолько, чтобы соседки обзовидовались их нежной бледности, ценившейся в Греции поболее всякой иной красоты.
Водоросль преодолела расстояние еще в несколько сантиметров и пропала из поля зрения.
Картины были расплывчатыми, словно Аннук глядела на многочисленные отражения на воде, но оттого не менее реальными.
Она пошевелила пальцами и тут же изящная ладонь выпустила песок и погладила белую поверхность, постукивая указательным пальцем по мелкому камешку.
Циркачка потратила на это еще какое-то время следя за голубой водой медленно струящейся перед носом и бликами солнца. После абсолютно темноты от буйства ярких красок у неё повело голову. Глаза уже начинали слезиться, но она не разрешала себе моргать. Крупные слёзы катились по подбородку и со шлепком опускались на воду. Разгоняя в стороны мелкую рыбёшку. Происходящее казалось ей не больше, чем видением. Такое случалось время от времени после пробуждение. Она видела яркие артины, как правило, во много раз превосходящие действительность. Мимоходом Аннук подумала, что спать в воде не лучшая затея, еще раз шевельнула рукой, как бы прощаясь и пальцы махнули в ответ. Не в силах больше терпеть девушка закрыла глаза и опустила голову под воду. Солёные привкус на губах более или менее привёл её в чувства.
Средиземное море было тёплым и мягким, а после засушливого лета, выдавшегося в этих краях и не знавшего пор ветров и вовсе напоминало исполинского размера ванную подогретую на полуденном солнце.
Аннук подняла голову над водой и опять нырнула на этот раз вдохнув глубже. Она развернула тело оттолкнувшись ногами от мелководья и поплыла на глубину. Мимо прошмыгнула небольшая серая рыбка, тронув по щеке хвостом.
Когда циркачканаконец выбралась на берез и легла на спину раскинув в стороны руки, её глаза оставались закрытыми.