Человек был небольшого роста. Почти ребенок, на фоне огромных колонн царского дворца. Он быстро-быстро перебирал ногами, оставляя позади коридоры и анфилады замка, украшенные резными фигурами и пышно облитые золотом. В огромные, створчатые проёмы лилось полуденное солнце, посыпая камень позолотой и смешиваясь с прозрачным воздухом. За окнами лежала бесконечная синева. С первого взгляда, как впрочем и со всякого последующего, было неясно чем являлась голубизна - небом или водой. Фигуру человека скрывала золотая накидка, расшитая длинными перьями ибиса. Плечи с обоих сторон  украшали объёмные бородатые лица. Они были вытканы столь искусно, что всякий раз, когда шедший заворачивал за угол или резко останавливался, выбирая поворот, мерещилось, будто головы вздрагивают и моргнув разок-другой удивленно переглядываются. За спиной человека в такт шагам вздымался длинный кошачий хвост с лохматой кисточкой.
Бес ужасно торопился.
Божественные рауты не были редкостью. Египетские боги отличались поразительной страстью к общим собраниям. Иногда, пиры длились неделями, перетекая один в другой и так до бесконечности, пока это не надоедало одновременно всем и залы не пустели, оставленные на попечение тишины. Подобное случалось редко и чаще всего свидетельствовало о том, что в пантеоне происходит нечто чрезвычайное. Тем не менее сегодняшний праздник отличался от всех прочих по нескольким причинам. Первая заключалась в том, что его устраивал сам Ра, пока было неизвестно прибудет ли Светлейший, однако прошёл слух о том, что Хатхор будет наверняка, а значит появится возможность лично выразить почтение. Вторая, и наиболее важная для Беса, состояла в том, что пир пожелала посетить его супруга. Бастет, как правило, относившаяся к общим сборищам с показным равнодушием, неожиданно воспылала страстным желанием побывать на празднике, о чём объявила сегодняшним утром. Проснувшись, Бес нашёл супругу в чрезвычайном возбуждении. Баст сновала по спальне, отдавая приказания слугам и чуть не подскакивала от переполнявших её эмоций. На вопросы мужа, она отвечала неизменной лукавой улыбкой и мимолетом погладив его по голове, так ничего и не объяснила. Спустя время, утомив приготовлениями всю челядь, она с царственным спокойствием на лице удалилась в закрытые покои и провела там остаток дня. Бес, давно привыкший к перепадам настроения жены, более ничем не выказал удивления и занялся собственными делами. Баст явилась вечером. Ничто в ней не выдавало прошлого волнения. Царица кошек была молчалива, почти скромна, что особенно не вязалось с недавним поведением. Она прошмыгнула в комнату, забралась в высокое кресло и блаженно задремала. Вскоре Бес обнаружил, что вместо темноволосой девушки на подушечках сопит песочного оттенка львёнок. А когда пришло время отправляться, он и не подумал будить Бастет, вместо этого аккуратно подхватил и завернув в накидку двинулся в путь.
Безу было отлично известно какие слухи ходили вокруг их союза. Понадобилось не менее сотни лет чтобы приучить людей к мысли, что их обожаемая Кошка отныне связана с карликом. И понадобится еще столько же, чтобы смирить с этим знанием Древних. Мужчина взглянул на угнездившегося на локте котёнка и по-доброму улыбнулся. Баст пребывала в счастливом неведении относительно того о чём шептались божественные и всегда смеялась, стоило Бесу, находясь в дурном расположении духа пересказать ей наиболее смачные версии. В одной из истории говорилось, что мезальянс состоялся в наказание за тот памятный случай с Сехмет. Будто этим браком Ра наказывал дочь за непослушание, приковав к уродливому карлику. Когда он рассказал об этом жене она опустила на него взгляд и в неподдельном удивлении спросила: "Зачем бы отец стал наказывать тебя, за наши с сестрой ошибки?"
В задумчивости Бес миновал последний коридор. Тишина сопровождавшая их всю дорогу постепенно рассеивалась. Из большой залы долетали, приглушенные голоса и переборы тамбурина. Бог оправил складки на плаще, глубоко вздохнул и толкнул широкие двери. Сейчас же ему в лицо ударил яркий свет.
У этого места не существовало имени, как не было названия у царского дворца и прилежащих к нему территорий.
Насколько хватало глаз, тянулся светлый чертог. Он был залит пламенем гаснущего солнца, и оттого, казалось, что все окружающие предметы сработаны из тончайшего янтаря, горящего изнутри. Вдоль стен располагались столы, каждый из них ломился от яств и кувшинов, наполненных пивом и вином. В центре находилась широкая площадка для музыкантов.
Новые звуки потревожили Бастет, которая и без того спала в пол глаза. Она завозилась, выпустила коготки и с удовольствием потянулась, пробираясь к воротнику накидки Беса. Через мгновение рядом с головой бога возникла заинтересованная мордочка кареглазого льва. Баст ласково хватила мужа за ухо и кивнула змееголовой Меритсегер, следившей за их приближением из темного уголка. Пока боги усаживались, отдохнувшие артисты опять заиграли нежную мелодию. Бастет выбралась из-за пазухи мужа и устроилась на каменной столешнице с интересом разглядывая собравшихся. Отца видно не было, так же отсутствовали Сэт и Маат. Наткнувшись на взгляд Тота, богиня шутливо оскалилась, демонстрируя острые клыки. Несмотря на то, что покровитель знаний её не переносил, в отличие от Сехмет, Баст не испытывала к нему враждебности и ершилась лишь из солидарности с сестрой. Довольно скоро Кошка заскучала, она лежала на столе и время от времени взглядывала на почётные места, где полагалось бы сидеть родителям, но те пустовали. Перед Бастет стояла тарелка с тремя виноградинами и иногда она лапой перекатывала их с места на место, щуря глаза на яркий свет, который отражался в отполированной поверхности.
- Она пришла, - Бес дотронулся до спины котёнка и задержал пальцы на холке, привлекая внимание жены, - слышишь?
В палаты вкатился благоговейный ропот и еще прежде, чем поднять глаза, Бастет знала кого увидит. Хатхор. Мама.

Аргон крепче прижал к себе затихшую Доркас, другая его рука из последних сил держала за шиворот Бупу. Маленький человечек извивался, словно его члены трепал северный ветер, хотя в межпространстве, где они оказались, не было ни намёка движение. Воздух и тот, был как будто уже кем-то многократно передышенный, горький и стоячий.
Наука перемещений являлась одной из самых сложных в магическом искусстве и именно по этой причине её преподавали молодым отрокам на первых же занятиях. Их учили, как правильно рассчитывать место, время и собственные силы. И много раз, до тошноты, вбивали в головы желторотого поколения, что только очень сильный колдун позволит себе взять для кувырка обузу и только очень глупый решится на подобный шаг. Со временем в студенческой среде образовался целый костяк мифов, связанных с историями о колдунах-недоучках. Они пропадали с лекций, решив улизнуть с занятий, исчезали из общих столовых, желая поразить воображение приятелей и больше никогда не возвращались. Большинство таких историй были чистейшей выдумкой, но иногда попадались и весьма занятные сюжеты.  Никто достоверно не знал, что случалось с теми, кто застревал в промежутке между двумя пунктами назначения.
- Не открывайте глаза, - скомандовал Аргон и огляделся. Определить какой формы было место, куда они попали, и имело ли форму вообще, оказалось непросто. Очертания стен проступали из густой сиреневой темноты и исчезали в сумраке над головой, их вид постоянно изменялся. Углы появлялись, когда ты меньше всего этого ожидал, достаточно было моргнуть и твёрдая поверхность, недавно висевшая на расстоянии одного локтя, уплывала и превращалась в мираж. Стена становилась круглой, а уже спустя миг, нависала над головой. Аргону приходилось нагибаться чтобы стоять прямо. Доркас и Бупу тесно примкнули к колдуну, как будто по-прежнему находились в шкафу. Что было не так уж далеко от правды.
Маг убрал ладонь со спины девушки. Она держалась за него самостоятельно, до боли стиснув рёбра. Да, не так Аргон представлял себе женские объятия, и Бранэйн вряд ли имел в виду нечто подобное, когда рассказывал другу о своих похождениях. Снизу, по одеянию послушницы карабкалась тёмно-сиреневая субстанция. Она словно туман заполняла всё вокруг, обхватывая ткань пленкой, похожей на паутину. Точно такая же пыль взобралась на сапоги Аргона и как живое существо наугад ощупывала плотную кожу. Магу казалось что темнота принюхивается выбирая лучшее место для удара и выяснять прав он или нет, ему не  хотелось. Ждать было нельзя. Прежде, чем сделать шаг колдун как мог ощупал пол и не найдя явных преград двинулся вперед. География этого места была сумасшедшей. Приходилось то подниматься вверх, то круто спускать по практически отвесным склонам, хотя внешне дорога оставалась прямой. Два или три раза им пришлось остановиться. Бупу, переставший дрожать на призрачном ветру, вдруг принялся жалобно скулить и сучить ногами. В такие моменты по лицу карлика струились слезы вперемежку с соплями. Они мокрыми пятнам оседали на выцветшем кафтанчике. Аргон успокаивал его единственным доступным ему способом -  нещадно тряс, и снова шел дальше, пока опешивший от взбучки Бупу приходил в себя и все не повторялось сызнова.
Колдун старался не думать и сосредоточиться на ощущениях. Магия раскрылась перед  внутренним взором, будто гигантская птица. Он без труда различал её переливающиеся во мраке перья, и они, как слабое, но яркое факельное пламя вели его за собой. И тем не менее от комнаты Бранэйна до каморки по-прежнему было далеко. Преодолеть оставшееся расстояние было бы гораздо легче, не приходись Аргону тащить за собой двоих людей, но он отмахивался от очевидного решения.
В какой-то момент сиреневая масса позади них расступилась. Секунду ничего не происходило, а потом донёсся далекий неживой голос Брая. Аргон напрягся, но, не обернулся. Голос бежал следом за ними, и как заведенный, повторял одну и ту же фразу:
- Если я не появлюсь, не жди меня.
Вскоре, эта игра прискучила межпространству, но оставаться более в состоянии покоя оно не могло. По обе стороны от Аргона из темноты выкрестализовались шеренги черных фигур. Фантомы шагали в ногу с троицей. Иногда они отставали, но всякий раз, стоило испуганному вздоху, полному облегчения, вырваться из груди Доркас, опять оказывались рядом. По их строю пробегал ропот и близко шедшие твари шептали на ухо магу, едва не касаясь призрачной одеждой, плеч:
- Уходи. Уходи. Уходи. Уходи. Уходи. Уходи.
По лицу ведьмака градом струился пот. От изнеможения и слабости, которые всегда приходили следом за большим выбросом магической силы, каждый шаг давался ценой огромных усилий. Он всё чаще ловил себя на желании случайно выпустить Бупу и оттолкнуть Доркас. Что может быть проще?
- Не дождетесь, - огрызнулся он в темноту, обращаясь сам не зная к кому. Силы были на исходе. Внезапно, один из фантомов навис над колдуном и прошептал ясным женским голосом:
- Я должна спасти тебя. Я не могу позволить тебе умереть, - Аргон сбился с шага, но когда обернулся вокруг не было ни души. Серые фигуры поглотила тьма.
В последний момент он ощутил, как напряжение слабеет. Искра магии, ведущая лабиринтами промежуточного мира, засияла ярче. Чернота отпрянула и туман исторг вздох безысходного огорчения, когда крайняя черта расступилась. Трое людей шагнули на маленькую кухню в подвалах монастыря, оставляя позади призрачные земли.
На столе стояла недопитая кружка чая, погасший очаг щедро отдавал накопленное за день тепло. Откуда то сверху катился пока еще едва заметный гул, возвещавший о том, что замок медленно просыпается.
Аргон лежал на полу и глядел в низкий каменный потолок. Он чувствовал как холодный лоб прижимается к тёплой ножке стула. Волной накатывали звуки. Мышь, в углу, ритмично грызла куль с зерном, Бупу приходил в себя. Время от времени он еще всхлипывал, но больше по привычке нежели от страха, Доркас твердила что-то о волшебниках и в ее голос вновь вернулись, уже ставшие обыденными, брюзгливые интонации. Воспоминания о прошедших пяти минутах быстро выветривались из мыслей его спутников.
В комнате пахло плесенью и сыростью. Аргон принял сидячее положение. Каждый мускул ломило, как будто он провёл по меньшей мере несколько часов бегая взад-вперёд без остановки. В поле зрения возникло озабоченное лицо Доркас. На щеках девушки лежал горячечный румянец и в несмелом отблеске свечи, которую зажег Бупу, её глаза мерцали каким-то потусторонним светом. Простые черты лица преобразились и она стала почти что красавицей. Аргон потянулся за кружкой, откровенно пялясь на монашенку. Сейчас она казалась ему самым чудесным существом на свете. И было тому виной перенапряжение или его чрезмерная восприимчивость, после использования колдовства, но ему ужасно хотелось до нее дотронуться. Провести пальцами по линии щек и заправить за ухо локон, который она стряхивала нетерпеливым жестом не переставая при этом размахивать кружкой. Маг встряхнул головой прогоняя смелые картины, которые одна за другой вспыхивали в пульсирующем мозгу и взял чай. Он понимал что таким образом его организм пытается наверстать потерю силы. Ведь, как известно, нет лучше способа для восстановления энергии, чем испытать сильные эмоции.
- Нужно воды, - Доркас отдёрнула руку как только сосуд оказалась в ладонях Аргона. С опаской взглядывая на ведьмака она давала указания Бупу; он юлой крутился по кухне.  Девушка осторожно дотронулась костяшками пальцев лба мага.
- Ты меня слышишь, Волшебник?
Какая то часть сознания ведьмака была удивлена. Девушка слишком просто восприняла недавние события. Но ему, как ни странно, не было до этого дела. Он нетерпеливо мотнул головой, избавляясь от навязанного прикосновения.
- Просто принеси мне одежду, - послушница хотела что-то сказать, но в итоге молча встала и направилась к двери.
- Доркас? - окликнул Аргон, когда она взялась за ручку, - у тебя осталось мало времени. Придумай желание. Монашенка смерила его странным взглядом и молча покинула кухню.
Аргон пригубил холодный чай и скривился от отвращения: - Отрава.
На этот раз Доркас вернулась быстро. Она торопливо прикрыла за собой дверь и передала Аргону свёрток - ведьмак сидел на скамье и водил пальцем по ободку кружки. Уставший Бупу, сопел в углу, забравшись на мешки с зерном. Переизбыток впечатлений сказался и на девушке. Под глазами появились серые мешки, волосы были растрепаны, даже в шагах, некогда пружинистых и лёгких, ощущалась скованность. Словно всякий раз, перед тем, как сделать движение ей приходилось преодолевать немалое внутреннее сопротивление. Доркас опустилась на скамейку рядом с юношей, мельком взглянув на дремавшего карлика. Аргон пододвинул её свой напиток и на долю секунды на губах девушки расцвела улыбка. Маг через голову натянул рубашку и надел штаны с удовольствием избавившись от белой монашеской рясы. Сорочка оказалась чересчур широкой в груди, а брюки коротки и едва закрывали бледные лодыжки. Однако и этого было слишком много. Аргон не мог и представить, где Доркас раздобыла вещи, но не сомневался в том, что это было непросто.
- Спасибо.
- Я напишу тебе и ты ответишь, - прервала молчание девушка. Она медленно поднесла кружку к губам и опять поставила на стол, не сделав глотка. В ответ Аргон кивнул, как будто уже давно ожидал чего-то подобного. Впервые с момента знакомства между юношей и двушкой воцарился мир. Ведьмак мечтал поскорее оказаться, как можно дальше от монастыря и всего с ним связанного, но в то же время он обнаруживал в себе и прямо противоположные чувства. Пусть и не понимал откуда им было взяться. Они посидели еще немного. Оба наслаждались короткой передышкой, какая обязательно возникает перед близким расставанием.
Аргон выскользнул из замка за полчаса до рассвета. Он истратил последние силы на то чтобы поддержать отводящее заклинание. Но и без того оно получилось слишком корявым. Дважды от разоблачения его спасал лишь удачный случай. Осталось немного. Твердил Аргон сам себе и перебежками, как вор в чужом огороде, двигался по саду. Он до последнего надеялся, что вот-вот, сейчас, увидит спину Бранэйна. Даже после того, как пересек весь сад и не нашёл и следа друга. Он снова послал сигнал. Несколько раз сжал и разжал кулак с магической отметиной. Ничего.
В итоге Аргон укрылся за кустом ярко-красного рододендрона и стал наблюдать за тропинкой, ведущей к воротам. Струя холодного воздуха взъерошила волосы и он дал себе минуту на то, чтобы вдохнуть полной грудью. За лесом, что простирался между храмом и академией, небо начинало светлеть. На его фоне отчётливо выделялись макушки деревьев. Ведьмак ждал.

Аннук не часто испытывала страх. И дело не в том, что она была особенно смелой. В этом отношение заблуждений циркачка не имела. Просто, так уж случилось, что неприятности обходили её по кривой дорожке. Когда ей случалось задуматься об этом, она расценивала такую счастливую превратность, как вознаграждение за пережитое в детстве. Ничего страшнее, чем потеря любимого родителя, судьба не могла ей противопоставить. Даже тот давний, яркий эпизод из так и не начавшейся жизни, когда она рассматривала тела на полу и видела собственные руки, по какой-то причине заляпанные кровью спасших её людей, был лишь отражением на воде. Сейчас, стоя посреди пещеры и чувствуя, как сердце свободно перемещается от одной точки тела к другой, то замирая в грудной клетке, то падая ниц, она наблюдала всё случившееся будто с противоположного берега. Видела, как другая, перепуганная на смерть девушка жмётся к стене, ломая ногти о бутылочное стекло и никак себя с ней не ассоциировала. Только очень хотелось закричать ей в ухо «Беги отсюда идиотка, тебе здесь нечего делать!». Эрона, уже освободившаяся от захвата «птички», зло глянула на Аннук через плечо, напоминая недавнюю просьбу. Та другая Аннук вздрогнула, отчего бутылка с маслом чуть не выпала из рук и встретила этот взгляд, едва сдерживая вскипевшее раздражение. Ей одновременно хотелось обнять Богиню, радуясь, что она жива и невредима и в то же время броситься с кулаками. Это по её вине она здесь оказалась! Шанс, что они найдут Фотия в добром здравии с самого начала был призрачен, а глупая Аннук развесила уши и побежала спасать друга.
Иллюзиона сжала кулак, прикусив до боли щеку. Подобные вспышки ярости были не в её характере, но очевидно, общество богини – делало своё дело. Она не успела ничего ответить, когда Эрона схватила её за плечи и с силой толкнула в сторону стены.
Аннук замутило, но она не подала виду. Кожистая лапа, хватила пустоты, в том месте, где только что было лицо девушки. Боль в спине от столкновения с камнем, показалась, чуть ли не приятной. В случае если им удастся выбраться, она обязательно поблагодарит Эрону за спасение жизни. Быть может, даже посетит её храм или сочинит песню во славу богини ярости. Но все потом.
Гарпия, заверещала и метнулась в сторону, как раз вовремя, чтобы столкнуться со своей почившей родственницей. Животное неловко вздрогнуло, сотрясаясь всем телом, и по колено увязло в луже крови. Углубление в полу было заполнено ею до краев.
Пожиравший тело гарпии  огонь, походил на живое существо. Карабкаясь вверх по торсу, он с жадностью слизывал оперение, превращая лицо своей жертвы в расплавленную восковую маску. Остальные чудовища, хлопая крыльями, спешно расступались, сливаясь со стенами, пока их сестра билась в предсмертной агонии.
Аннук отвела взгляд, не в силах смотреть, как тварь корчится от боли. Находившаяся поблизости Эрона еле заметно кивнула, указывая на нечто затаившееся в темноте. Сначала циркачка подумала, что это еще одна гарпия, однако присмотревшись, поняла, что силуэт ничем не напоминал монстра.
Тусклый уличный свет не дотягивался до этой части пещеры и только благодаря сиянию, которое шло от уже мертвого тела гарпии, можно было различить пришельца. Высокая фигура не двигалась. Голова, полностью скрытая темнотой, была слегка наклонена в бок, вероятно для того, чтобы неизвестному было удобнее стоять в нише. Еще мгновение и он скрылся, очевидно, заметив неожиданное внимание. Ситуация становилась все более странной и Аннук отнюдь не была уверена, что хочет знать, что здесь происходит. Сейчас главной задачей было выжить. Даже спасение Фотия отошло куда-то далеко. Если его встретили так же, как и их, он, очевидно, был уже мертв.
Гарпии кружили рядом. У выхода из пещеры уже расположилось три твари; еще  парочка стояла в коридоре, покинув безопасное убежище у свода; двое выступили в проход, как только горевшее неподалеку от них тело, перестало биться и замолкло. Беззвучно потянув воздух, пугала, склонились к земле, прислушиваясь.
- Эрона, - Аннук как можно ближе придвинулась к сидевшей рядом девушке и зашептала на ухо, - мне, кажется, я знаю, как отсюда выбраться.
И она действительно знала. Мысль была так проста, что впервые придя в голову, едва не сбила циркачку с ног. Странный сон и давно мертвые люди, с которыми она встретилась в лесу. Дуб, сросшийся с храмом Посейдона. Все эти разрозненные элементы вдруг обрели в её глазах пугающую ясность.
- Ты сможешь мне довериться? – девушка отчётливо видела, как на лице богини отразилось плохо скрываемое сомнение.
Кружившие вокруг тел павших подруг гарпии, все еще не смотрели в их сторону.
- Если сумеем добраться до противоположной стороны пещеры, я смогу нас вывести.
На бесстрастном лице Эроны не дрогнул ни один мускул. Было невозможно понять о чём она думает и готова ли поверить комедиантке. Перехватив взгляд богини, Аннук указала в том направлении, где, как она помнила была развилка, уходящая вглубь грота. Сейчас там царила абсолютная темнота.
- Они боятся огня, заставим его гореть дольше и успеем скрыться до того, как нас поймают.

И взгляд твой мне ни о чём не скажет,
А мой не выдаст меня тебе. ©

Праздник был еще в самом разгаре, когда откланявшись, Аннук покинула площадь. Безлюдные улицы города подкупали спокойствием и, дав волю ногам, она позволила им самостоятельно вести себя до дома, погрузившись в мысли.
Дневное солнце медленно закатывалось за разрушенные крепостные стены, кутая переулки в розовый цвет. За спиной звучали голоса довольных жителей. Казалось, что сам воздух напит пьяным элем и сладкими яствами и оттого загустел, только и, ожидая, что кто-то размешает его ложкой. Дикая музыка огня давно смолкла и на смену ей пришли мелодичные трели кифар, рассказывающие о счастливых любовниках и великих войнах. Утренняя жара уступила место теплому греческому вечеру. Подняв юбку выше коленей и перехватив её рукой, Аннук наслаждалась ощущением ветра на коже и тихо мурлыкала под нос. Мысли свободно перетекали с одного предмета на другой. Не останавливаясь ни на чём конкретном.
День можно было назвать удавшимся. Представление прошло успешно (она осталась при целой одежде и лишь слегка обожгла руку). Даже пробежка в кампании, взбесившейся собаки, больше не казалась чем-то примечательным. И только воспоминание о человеке, пахнувшим огнём тревожило её сильнее, чем следовало. Стоило лишь пожелать, и она со всей чёткостью вспоминала момент, когда рука коснулась ткани плаща. После столкновения, весь остаток дня она складывала \впечатления, перебирая их вместо монет, которым любят тешиться торговцы. Боясь рассыпать и желая, сама не зная отчего, сохранить каждую мелочь. Будь сейчас рядом Арес, она бы взъерошила жесткую шерсть и заговорила с ним. Зная, что не получит ответа, но счастливая оттого, что есть с кем поделиться. Рядом, откинув с лица желтые волосы, важно вышагивало воспоминание о человеке, который некогда мерещился ей в каждом встречном.
Проходя мимо дома, в котором король устроил себе покои, Аннук ускорила шаг. Раньше, как она слышала, здесь жил некий богач, торговавший пряностями по всему левобережью. О том, куда он делся, и что стало с его сокровищами, никто не распространялся. Циркачка гостила в этом доме лишь однажды и не спешила повторить опыт. Тогда её привёл Алфей, обвинив в попрошайничестве на улицах города (чем она и не думала заниматься) и Аннук провела несколько унизительных часов: сначала ожидая аудиенции царственной особы, а после, стоя перед ним на ковре, и с испугу, готовая признаться во всех грехах сразу. Поблизости залаяла собака, и девушка остановилась, прислушиваясь, но вскоре вновь заспешила по дорожке. За время, проведенное в Патрах, она так хорошо изучила этот путь, что предпочитала обходиться без палки, хотя не понимала от кого скрывается. Каждый в городе был худо-бедно осведомлен о том, чем она отличается от обычных людей. В какой-то степени это даже придавало весомости её выступлениям. Не каждый день увидишь слепого артиста, особенно если он управляется с огнём. Дурная слава лучше, чем никакой. Первая оплачивалась дороже.
Ей оставалось подняться вверх по переулку, когда она услышала за спиной шаги. Некто шёл быстро и уверено, очевидно, так же, как и Аннук решив сбежать с многолюдного праздника. Человек не мог её видеть. Она уже успела спуститься в естественный овражек на дороге, и сейчас была укрыта от посторонних глаз, стоявшими вдоль обочины, зданиями. Человеку оставалось еще с десяток шагов, чтобы нагнать её и тогда ей неминуемо пришлось бы тратить время на разговоры. Патры были слишком малы и каждый знал друг друга, оттого и к чужеземцем здесь относились с крайней настороженность, тесно граничившей с откровенной враждебность. Её мысли были по-прежнему заняты недавним событием и, желая остаться в одиночестве, Аннук отошла в сторону, скрывшись подле стены одного из домов. 
Музыка, лившаяся сверху, закончилась тонким аккордом, и на миг вокруг стало тихо. Лишь звук шагов бился в тесной клетке улиц, и шуршали листвой апельсиновые деревья. Циркачка тоже затихла, обрывая песенку.
- Ты здесь!- Девушка коротко вскрикнула, отскакивая в противоположную сторону, чтобы в тот же момент наткнуться на выросшего рядом человека.
- Лето, - полувыдохнула она спустя секунду, поднимая голову. Сердце билось, как сумасшедшее, готовое вот-вот вырваться из груди и добраться до дома без участия непутёвой владелицы, - я тебя не слышала.
Долговязый мальчик-слуга неловко переступил с ноги на ногу, густо покраснев, так что неестественно тонкая шея пошла красными пятнами.
- Прости. Я не нашёл тебя на площади и решил сам подняться, хотел... – Лето запутался в словах, но заметив, что стоявшая рядом девушка улыбается, немного успокоился, - ... в общем, мы собирались вечером встретиться в таверне. И если ты захочешь.
Слова снова ему отказали, и он растерянно уставился на кудрявую макушку собеседницы, сцепив руки в замок.
- Захочешь...
- Спасибо, Лето. Увидимся вечером.
После того, как мальчик удалился, Аннук еще недолго постояла в тени деревьев, вслушиваясь в затихающие шаги. Но скоро аллея вновь погрузилась в тишину. Человек, шедший за ней, кем бы он ни был давно ушёл.
Небольшой домик на краю улицы, крытый выгоревшей соломой, она делила с веселой девушкой-подростком и её угрюмым братом. Вдвоём они занимали большую комнату, отдав в полное распоряжение  Аннук меньшую спальню. Главный плюс этого дома заключался в том, что каждое помещение имело свой вход, и даже на кухню с улицы вела узкая дверь, что позволяло соседям никогда не мешать друг другу, а при наличии желания - не встречаться вовсе. Девушка ощупью нашла ручку, задержавшись снаружи чуть больше, чем того требовалось, и вошла.
Комната мало походила на номера в трактире, в которых она жила раньше. Из мебели здесь были стул, грубо сколоченный комод и кровать, накрытая мягким вязаным одеялом. В распахнутое настежь окно лился свежий вечерний воздух. Быстро раздевшись и вычесав из волос неугомонные бубенцы, Аннук забралась в кровать, натянув покрывало выше подбородка и закрыв глаза, моментально уснула.
Ночью она вернулась на Тиру, меряя торопливыми шагами пещеру. Две фигуры, склонённые к трескучему огню, о чём-то тихо совещались, но как она не старалась подойти ближе, каждый раз ей что-то мешало. Разобрать слова – было невозможно. Во мраке грота эти двое напоминали больших черных птиц, и все же она хорошо знала, кого видит перед собой. Извечные персонажи всех её ночных бдений, но вместе они появлялись впервые. Во сне, это обстоятельство почему-то очень её беспокоило. Сердце билось настороженно, не уступая в римте барабанам, под которые она недавно танцевала.
Аннук проснулась резко.
На улице слышалась какая-то возня, и время от времени тишину разрывал громоподобный собачий вой, угрожая перебудить всю округу. Большая часть сознания циркачки все еще находилась в пещере, где у костра важно восседали призраки, и на одну секунду ей примерещилось, что из угла комнаты выступил силуэт, затянутый в кожаные одежды. Аннук встрепенулась, торопя сон и протерев глаза, снова очутилась в успокоительной темноте. Если ты не видишь демонов, значит, и они не могут увидеть тебя. Скулёж не прекращался… Высвободишь из-под скрученного одеяла девушка натянула через голову коричневый хитон и, продойдя к двери, щелкнула замками. В ноги тут же уткнулось большое лохматое тело.
- Мне следует оставить тебя на улице, - еще хриплым ото сна голосом шепнула иллюзиона, опуская руку на голову собаке. Арес больше не пытался лизнуть ей пальцев, превратившись в давнего знакомца с самым дурным в мире характером, и лишь покорно сносил ласку. 
- И никто не сказал бы, что я не права. – Пёс недовольно ударил хвостом, заворчав.
- Но, кто я такая.
Аннук распахнула дверь шире, впуская собаку в комнату, однако он не спешил войти. 
- Извиняться не стану.
Сон окончательно её покинул. Должно быть, скрылся вместе с демонами прошлого, ожидая до следующей ночи. Аннук передернула плечами и так, не дождавшись, чтобы Арес вошел, взяла со стула накидку и тихо вышла, затворив за собой дверь.
Греческие ночи никогда не славились терпимостью. Нынешняя не была исключением. Колючий, по-осеннему злой ветер, взъерошил шерсть пса и, заигрывая, поднялся по ногам девушки, обнажая голени. Ночь была тихой и свежей. Лишь из таверны за хребтом раздавалось разухабистое пение, и скрипели половицы в доме. Ночью Патры полнились очарованием. Город напоминал старого забулдыгу, который днями сиживал за рюмочкой, но как только темнело и алкоголь начинал действовать, превращался в сказочника, равного которым не сыскать во всей округе.
- Значит, идём гулять, - не убирая руки с холки пса, Аннук сошла со ступеней. Плиты, еще украшавшие главную улицу, в этой части города совсем износились и камень остро впивался в голые пятки.
Когда-то она любила предрассветные прогулки. Природа в это время представала во всей своей наготе, еще не разбавленная солнечным светом, но оттого становилась еще милее взору.
- Выбирай дорогу, - Арес завозился, когда Аннук вытащила длинную плетеную веревку, закрепленную для удобства под ошейником. Перехватив её в руке, она несколько раз обернула самодельный поводок вокруг запястья, сделав из бечевки тонкую петлю. 
Вместе с собакой они долго кружили по пустым улицам. Аннук, сначала пытавшаяся считать повороты, а после зачем-то шаги, вскоре забросила это бесполезное дело. С Аресом ей ничего не угрожало. За долгие годы, которые они провели рядом, она научилась доверять ему беспрекословно, иногда забывая о том, что её спутником был всего лишь вшивый дворовый пес.
Город разворачивался перед слепой девушкой хитроумным узором. Она ощущала под ногами холодный камень и отполированные множеством шагов тротуарные кирпичи, а после бархатную траву, щекочущую пальцы. Ароматы недавнего празднества еще не успели без следа раствориться в воздухе, и стоило лишь налететь ветру, качая побеги редких в это время года цветов, и ей опять и опять чудились запахи конфет и пряностей. Остро пахло раздавленной мятой и немного морем.
Оставив позади район бедняков, с его кривобокими домами, девушка и собака вышли к эспланаде. Без людей площадь казалось заброшенной. Одинокий помост с русалками и фавном накренился в сторону, готовый вот-вот обрушиться на узкие ряды скамеек. Прилавки опустели. Земля вокруг них была «украшена» фруктовыми огрызками. Осторожно ступая по траве, Аннук старалась прощупывать землю, прежде, чем сделать полноценный шаг. Эта процедура сильно их замедлила, но Арес продолжал тянуть её за собой, до отказа натягивая веревку.
Когда и этот отрезок пути остался за спиной, они вышли на открытое пространство. Город был слева, а впереди, сколько хватало глаз, стелились оливковые рощи и пустоши. Некогда славившиеся своими кукурузными полями, но теперь постылые и мрачные.   
Аннук, редко выходившая так далеко за пределы города, вдруг, ощутила восхитительную легкость. Словно все связывающее её с Патрами цепи натянулись до предела и ей нужно сделать один рывок, чтобы окончательно освободиться. Арес тоже остановился, вывалив язык. Опять смотав веревку, девушка заправила её за кольцо ошейника.
- У тебя есть час, потом нам нужно вернуться.
В раскрытую ладонь что-то скользнуло и она, автоматически сжала кулак, чтобы не уронить неожиданную находку. Пес уже ушёл, оставив циркачку в одиночестве.
Аннук удивленно пробежалась кончиками пальцев по полоске бумаги. Не замечая чёрных следов, которыми она печатала кожу.
................................
Крупный бурый пёс, вопреки тому, что думала его спутница, никуда не ушёл. Мягко ступая по влажной от росы траве, он улегся на землю, положив голову на длинные лапы, и постарался не шуметь.
Рассвести еще не успело. Арес видел, как над морем проливается заря. Синеватые облака пришли на смену ярким звездам, и неспешно двигались по небу. Иногда можно было услышать, как в траве возятся мыши, и кричит, устраиваясь на ночлег, сова. Сегодня он не собирался охотиться и только слушал, поглядывая на застывшую в отдалении девицу. Укутавшись в легкий плащ, не спасавший от пронзительного ветра, она неотрывно глядела перед собой, ощупывая кусочек пергамента. Несколько кудрявых прядей выбивались из-под опущенного капюшона. Она походила на заблудившегося в лесу ребенка, а легкий звон колокольчика, забытого в волосах только усиливал впечатление.
В мозгу животного медленно ворочалась мысль, и он одобрительно ударил хвостом, размышляя над тем, что был гораздо умнее многих своих сородичей, а его хитроумие похвалил бы и сам бог, чьим именем он пользовался. Люди же, чтобы они там о себе не думали, в большинстве своём были страшно недальновидны. Собаки - дело другое.
Пёс потянул носом воздух и, не уловив ничего необычного, вновь отвернулся, всматриваясь в жидкую лесную поросль.
Тропа была пуста. Но он обязательно появится.

And all the roads we have to walk are winding
And all the lights that lead us there are blinding
There are many things that I would
Like to say to you
But I don't know how...
Oasis "Wonderwall" ©

Пальцы все еще покалывало от прикосновения к его коже. Будто маленькие иголочки, равномерно проходили ушком через плоть. Чувство было не то, чтобы приятным, но странным, и назвать это болью у неё не поворачивался язык. Аннук бессознательно подняла руку, тормозя движение на уровне глаз. Почему-то казалось, что ладонь должна была необратимо измениться.
О, нет, она жестоко ошиблась, сравнивая Локи с покрытым корочкой льда изваянием. Он был сам лёд. Глыба, через которую если и пробивается солнце, то лишь случайно и снова гаснет удивлённое, как оказалось в этих чертогах. Она ни единого мгновения не сомневалась в том, что его глаза должны быть синими. Такого цвета, какого не случается в реальном мире. Рука еще помнила очертание тонких губ. Ни одной морщинки вокруг идеально вылепленного рта. Признак того, что его владелец улыбается редко. Не улыбается вовсе. Локи был весь противоречие. Живая, дышащая насмешка, над циркачкой, которой милее всего звуки смеха и огонь, кусающий кожу. Мужчина же вызывал в ней странные, поистине неописуемые чувства. По здравым размышлениям им неоткуда было здесь взяться и все же вот они. Острые по краям, но блестят так, что она невольно протягивает руки, желая дотронуться. Как паук кропотливо плетёт свои сети, бездумно, не прилагая усилий, так и Локи по ниточке проникал в её голову. В сердце? в саму душу?
Аннук отняла руку от лица. Она не узнавала течения своих мыслей, казавшихся чужими, и злилась на то, что они её предали. Существуй у неё возможность, она бы бежала с Тиры без оглядки.
Локи стоял за спиной и не мог видеть смятения отразившегося на лице девушки. В бликах костра, танцующего на стенах, её черты исказились. Мужчина что-то говорил, но слова доходили до сознания собеседницы с опозданием. Мало интересовало её и то, что он опять называет себя богом. Скажи Локи, что перед ней сам Зевс, она и то вряд ли бы удивилась.
Аннук опустила голову. Карие глаза рассеяно скользнули по огню и замерли неподвижно. Сколько времени прошло с тех пор, как она прикасалась… или нет, просто говорила с мужчиной? Она не помнила ни одного, сколько-нибудь значимого эпизода. И никогда этим не тяготилась. Это казалось ненужной тратой времени и сил. Но само возникновение этого вопроса в голове было удивительно и могло означать только одно. Локи ее заинтересовал. Это открытие озадачило, даже испугало девушку, привыкшую во всем полагаться если не на логику, то хотя бы твердо уверенную в том, что есть лишь один мужчина, способный вызвать в ней чувства. И Локи им не был. Попытка выяснить, как он выглядит - была ошибкой. Спонтанным желанием, которое не принесло в итоге ничего, но растревожило чувства.
Все еще стоя спиной, Аннук быстро сжала и разжала кулак, так что ногти с болью впились в огрубевшую кожу. У нее нет ни одной причины, чтобы так на него реагировать. Но возможно именно поэтому женское мировосприятие и стало притчей в языцех? Женщине бывает невозможно понять смысла собственных мыслей и поступков. Но все же это не мешает ей ждать, что кто-то иной разберется в том что происходит у нее в голове. И желательно оставит - это знание при себе.
- Скандинавия? Далеко это? - девушка откашлялась, пытаясь совладать с собой, - Наши жрецы и философы, говорят, что за пределами Греции царствует хаос. Будто только земля эллинов, чего-то стоит.
Аннук присела на корточки и переворошила угли костра. Пламя на секунду взвилось, растревоженное этим вторжением и вновь осело, кряхтя, словно древняя старуха.
- Греки, страшно самолюбивы, правда, ведь?
Она и не думала задавать более вопросов. Почему ты здесь? Что тебе нужно? Ни один из них даже не приходил ей на ум. Проще знать меньше. Они расстанутся, как только придёт отлив и она больше вовек не "увидит" сына Одина.
- Зависит от того, что именно ты хочешь узнать, - откликнулась она, запоздало отвечая на вопрос. У Аннук было стойкое ощущение, что он и сам разузнает, что угодно и она ему для того не нужна.
- Локи, ты бывал в цирке?
- У нас служил зазывала, рассказывающий, что в нём каждый найдёт что-то по душе. Он носил желтую шляпу и палочку под цвет, и всегда пах миндалём. Ума не приложу, откуда он его брал. – Девушка улыбнулась, поднимаясь на ноги и оборачиваясь к спутнику.
- Однажды мы выступали в Афинах, только однажды. По ночам у храмов, там жгут лампадки ночь напролёт, и никто не беспокоится о масле. Можно устроиться на ночлег в ногах храма, но главное не попасться на глаза жрецам. Тогда быть беде. В Керкире растут финики, такие сладкие, что одного укуса хватит, чтобы выпить пинту травяного отвара. На Паксосе в пещерах живут целые семьи, спасаясь от большой влажности от которой воздух густой и липкий и больше похож на горячую воду. В Микенах есть старик, считающий, что если спрятать кота в шляпу, он станет мудрее философа. И нигде не пекут таких медовых лепешек, как на Тире. По утрам, солнце здесь окрашивает холмы в сиреневый цвет и кажется, что море вот-вот утащит остров в бездну. И даже умирать в такое утро не жалко. Потому что, кажется, рискни, увидеть больше – сердце разорвётся от восторга.
- Но, наверное, не такой рассказ ты хотел услышать, - голос, набравший силу во время этих странных речей, стал глуше.
Тира раскинулась у их ног отрезом шёлка. Скала, утыкаясь в море, омывала в водах серые руки и вздрагивала в темноте, каждый раз, как накатывали морские валы. Деревня, затаившись в чаше леса и обрывов, мирно спала, зачарованная летним днём. Далёкие отсветы храмовых огней, где уже должны были чадить первые подношения Дионису, сияли, иногда отправляя в черноту неба горсти искр. Такой она запомнила эту местность и видно суждено ей остаться такой навсегда. Можно было с лёгкостью забыть и о погибших людях, и о костре, который в это мгновение, скалясь, лизал обугленные кости.
Тем временем уровень воды за пределами пещеры поднялся на «ладонь». Прилив спешил вслед за растущей луной, и в гроте море уже хлюпало под ногами.
- Если мы хотим обождать здесь время,  нужно уйти дальше. Скоро воды будет выше колена и любым преследователям будет очень трудно нас достать.
- Там, - Аннук указала вперед, - есть еще одна пещера и вода туда не доходит.
Поблизости завозился пёс и тревожно размахивая обвисшим хвостом, уткнулся ей в ногу.
- Ты мне поможешь? Арес не знает дороги.
Меньше всего на свете ей хотелось вновь прикасаться к Локи, еще меньше, просить о помощи. Комедиантка не спешила протягивать руки, вполне готовая к тому, что он развернётся и двинется, куда она сказала, оставив её коротать время в кампании моря и собаки.

Из раны на сбитом подбородке сочилась кровь.
Аннук перекатилась на спину, растирая саднившие руки, и чуть не взвыла от досады. Падать ей было не в первой, но со временем, от этого не начинаешь получать больше удовольствия. Добытая недавно палка так и осталась стоять у фонтана, и оттуда от неё глупо было ждать хоть какой-нибудь пользы.
Занятая подобными невеселыми мыслями она не сразу услышала шаркающие шаги, нарушившие спокойствие переулка. Ареса по-прежнему не было поблизости и, если Мо и Герион оказались проворнее, чем она о них думала - дела плохи.
Аннук пошевелилась, но с места не двинулась. Холод от камней уже забрался под лёгкую ткань блузы, и девушка против воли поёжилась, не зная точно, от чего её пробрал озноб. Холод тому виной или страх.
Иллюзий она не имела. Если бывшие напарники её найдут, одной сумки им будет мало. Ущемленная мужская гордость, как правило, материя взрывоопасная. Особенно если задеть её случилось женщине. О том какова именно будет расплата, думать не хотелось.
Циркачка медленно опустила руку на землю, потянувшись к спрятанному в кармане кинжалу. Он уже не раз спасал ей жизнь, хоть она и отдавала предпочтение словами для улаживания споров - если ты живёшь на улице, нужно быть готовым ко всякому. Слова были для добрых людей, лезвие - для всех остальных. Шершавая рукоять сдвинулась, когда она слегка тронула её пальцами, меняя положение, чтобы в нужный момент было проще достать оружие.
Шаги приближались.
- Чего же ты доченька, - мужской голос был ей совершенно незнаком, и Аннук облегченно выдохнула, подавая доброму человеку руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой на ощупь, - смотреть надо под ноги.
- В следующий раз обязательно, - девушка неуверенно улыбнулась, стараясь не глядеть мужчине в лицо.
- Ты цела?
- Кажется, да. Спасибо.
Арес появился, как всегда неожиданно и, едва возникнув в переулке, не преминул облаять старика. Аннук, давно привыкшая, к скверному характеру своего лохматого спутника постаралась ухватить пса за ошейник, но лишь безрезультатно тронула воздух, явно не рассчитав местонахождения собаки.
- Арес, фу! – но он был глух к её словам и продолжал заливаться сердитым лаем.
Звук этот, отражаясь от старых стен, вихрем носился по закоулку, обещая в скором времени поднять на ноги всех окрестных обитателей. Если Мо и Герион где-то поблизости, то шансы циркачки уйти незамеченной, только что сдуло в трубу.
- Какая у тебя собака! У меня тут где-то было…
- Простите он… - Аннук уже заметно нервничала, комкая ткань юбки в отвороте кармана. Пальцы по-прежнему сжимали древко кинжала.
- Арес!! - На этот раз у неё получилось дотянуться до собаки. Она ущипнула его за ухо, переключив внимание на себя. Животное завозилось, отступая, и сильно дернуло девушку за волочившуюся у самой земли юбку, чуть повторно не сбив с ног. В общем-то, поделом, учитывая, что несколько минут назад он выручил её из весьма непростой ситуации. Но после сам же чуть не загнал в еще более безвыходное положение.
- Не злись, дружок, в следующий раз будет угощение.
- Он не заслужил. Еще раз спасибо за помощь.
Все еще держась за Ареса, комедиантка сделала шаг назад, стараясь расслышать за поднятым гвалтом инородные звуки.
Кажется, где-то хлопнула дверь и будто бы бежит кто-то? Но нет, через секунду все снова стихло, лишь грозный ветер, вцепившись в хлипкий куст оливы за углом, трепал листья.
Девушка уже собиралась тронуться дальше, когда незнакомый мужчина, взяв её под локоть, сказал мирным тоном:
-  Я не знаю, от кого ты бежала, но мне кажется, сейчас тебе лучше затеряться в толпе.
После некоторого колебания Аннук кивнула. Большего оказалось и не нужно, и добрый человек повлек её за собой, вперед по улице. Имени своего называть она не собиралась, пропустив вопрос старца, мимо ушей. Когда только она успела стать такой подозрительной? 
Рука об руку старик и девушка покинули бродяжий город и скоро вышли к краю площади. Мужчина припадал на одну ногу, но к немалому удивлению Аннук, двигался проворно и быстро для своего возраста.
Со стороны базарных рядов неслись пение, смех и гул возбужденных голосов, иногда прерывающихся бранными речами - обычные для таких мероприятий звуки. Она слышала, что сегодня пожаловали купцы из Афин, и про себя посмеивалась, дивясь тому, что столичные «птицы» могли сыскать в этом захолустье. Когда-то это место было крупнее, но те времена давно отошли в историю. Жители разъезжались, в поисках лучшей доли, оставляя скудное хозяйство. Порт, некогда принимавший суда со всей Греции, после смерти последнего владельца медленно захиревал и постепенно превращался в накренившийся памятник былому величию. Храм Афины и тот, ушёл под воду. Сама природа, будто вступив в сговор с богами, решила схоронить город, который итак прожил слишком долгий век.
Главная площадь, насколько могла судить Аннук, была невелика. Расчищенная под прилавки она находилось на окраине, близко примыкая к брошенным кварталам, но, не заступая на их территорию.
Старик провёл девушку в самый центр, ловко снуя между толпящимися со всех сторон зеваками. 
- Медовый инжир!
- Спелые изюмы!
Голоса торговцев сливались и взмывая над площадью кружили, как дикие птицы. А хватит ли покупателей на это изобилие? – подумала Аннук, обоняя тревожащие сладкие ароматы.
- Красавица, отведай голубиное крылышко, - пропел лавочник, поднимая крышку чана из которого доносились густые мясные запахи. Шествовавший рядом пес недовольно засопел, виляя хвостом. Он явно рассчитывал позже обязательно угоститься крылышком. 
Рядом надрывался цирковой зазывала, обещая прохожим все земные радости, за «смешную» цену. Горожане потянулись вперед, желая увидеть «чудеса, превосходящие истинную магию». Благодетеля, уже оставившего руку Аннук, было не слышно. Толпа вокруг заметно поутихла, ожидая выступления, и только неумолчные торговцы все гнули своё. 
- Шарлатанка! – женщина, стоявшая подле Аннук, потрясла в воздухе грузным кулаком, чуть-чуть не задев девушку.
- Да уж хороша, чудесница, - загоготал мужской смех, - чего б другого показала лучше. Посмотри, какая красотка!
Уже изрядно хлебнувшие вина зеваки опять разразились смехом, радуясь дурной шутке.
- Что там случилось? – циркачка обратилась к старику, но не получив ответа, вновь повернулась в сторону импровизированной сцены. Оттуда уже слышалась разухабистая песенка, призванная утихомирить обиженного зрителя. Лишь кампания, чьи голоса так хорошо слышала Аннук, продолжала гнуть своё, рассуждая, какое именно представление они не отказались бы увидеть в исполнении неудавшейся артистки. 
...Она ничего не заметила. Только услышала краем уха приглушённый щелчок. Это посох нищего упал на землю, чиркнув о ближайший прилавок. Рука девушки, лежавшая на загривке собаки, ощутила, как холка животного напряглась и только лишь.
Нужно было уходить, официально она по-прежнему находилась в бегах, а рано или поздно Мо и Герион непременно явятся на площадь. Куда еще податься не в меру жадным артистам?
- Не шевелись и разойдёмся миром, - чья-то рука властно легла на талию Аннук, сжимая с чрезмерным усердием. Арес глухо зарычал, но девушка лишь продолжила перебирать грубую шерсть, стремясь ничем не выдать ужаса, который в ней пробудил этот голос. 
- Убери его и отойдём потолкуем, - обычно мелодичный говор Гериона, выдававший в нём местного жителя, прорезался сильнее.
- С дружбой мы покончили? Забирайте деньги и оставьте меня.
- Я тебе это и предлагал, если помнишь. Эге, Аннук, не строй из себя оскорблённую невинность. Ничего мы тебе не сделаем.
Мужчина сделал неопределенный жест рукой, от чего у её лица колыхнулся воздух.
- Убери собаку.
Волосы на холке бурого пса встали дыбом, хвост предостерегающе бился. 
Аннук не двинулась с места, не шевельнулась. Только рука, продолжала ласкать Ареса, распутывая свалявшуюся у ушей шерсть питомца. О нет, прошло то время, когда её можно было так легко испугать. Пускай сердце уже явно не на месте, но и в пятки еще не добралось. И почему молчит старик? Хотя оно и к лучшему, он ей не помощник.
- Аннук, - голос Героина уже звенел от откровенной злобы.
Пальцы свободной руки, скользнувшие в карман сумки нащупали подкладку. Сейчас она сделает такую глупость, что, если удастся выбраться еще долго будет вспоминать, да и город забудет не скоро. Твёрдый камешек, похожий формой на таблетку отыскался быстро. Для верности она надавила по середине, чувствуя, как мнимая твёрдость поддалась и прогнулась от давления. Аннук так не разу и не использовала эту «шуточку», как называл своё изобретение афинский торговец. Да и купила только лишь ради интереса, потом болезненно жалея о потраченных монетах. Всё думала, что придёт время и она устроит представление не хуже, чем те, в которых она участвовала в детстве.
Комедиантка незаметно вытащила руку, продолжая ковырять «таблетку» ногтем. Но не срослось. Камешек был небольшим и плоским и ей не составило труда спрятать его в кулаке.
- Запомни Герион, от жжения в горле должен помочь разбавленный яблочный сок.
- Чего?
- Главное не вдыхать ртом и все обойдётся.
Комедиантка дернулась в сторону. От неожиданности мужчина ослабил хватку и у неё получилось почти полностью высвободиться из цепких объятий. В тот же момент она сильно сомкнула ладони, так, что защипало царапины на коже и столь же резко раскрыла. Сквозь пальцы просыпался белый песок, похожий на муку. Герион рядом надрывно хохотнул, прочищая горло. Дальнейшего Аннук уже не слышала. Под ногами раздался тихий щелчок, кампания мужчин стоящих здесь же затихла, озираясь.
Пока еще прозрачный туман заполнял окружающее пространство, схватывая в круг палатки и по несчастью, оказавшихся здесь людей комедиантка думала о странных вещах. Пускай она неумелый факир и теперь уже совсем не умеет жонглировать, но отказать ей в том, что она умеет эффектно уходить - мало, кто сможет.
Лишь проведя в темноте столько времени сколько Аннук, начинаешь понимать, сколь незначительным бывает зрение. Её мир за последние несколько лет ужался до невообразимых размеров. Ничего не значили форма, цвет, объем, куда важнее были ощущения и чувства, реже запахи. Сейчас, окруженная со всех сторон привычной темнотой, но совершенно сбитая с толку несущимися отовсюду звуками она металась из стороны в сторону, как пойманная в капкан дичь. Белый дым курился по площади, раскидывая щупальца в разные стороны. «Шуточка» оказалась куда мощнее, чем она могла предположить. Неподалеку вскрикнул торговец, когда туман распространился дальше, окутывая лавки. Герион, выпустив руку девушки, сорвался с её "орбиты", но Аннук могла слышать, как он ругается где-то поблизости. И представить вытянутые руки, безнадежно шарящие в надежде отыскать опору.
Боль в обожженной руке совсем не чувствовалась, важнее было то, что она просто не знала куда бежать. Мысль эта, парализовывала. В очередной раз рванувшись в сторону и пытаясь нащупать верное направление для побега, циркачка врезалась во что-то живое. Человек, не выше её ростом, вздрогнул, но лишь молча отпрянул от толчка, очевидно, слишком ошарашенный происходящим.
- Прошу, помогите мне уйти с площади. Это вопрос жизни и смерти
Последнее спасение утопающего. Она произнесла слова до того, как успела все толком обдумать, не задумываясь над тем, какой странной может показаться эта просьба. Желая лишь одного - спастись из заваренной каши и как можно скорее покинуть город.

Мать заговорила, и он с видимым усилием постарался сосредоточиться на красивом лице.
- Истинная чушь.
Его черты странно исказилось, и улыбка вышла злобной. Румина его не слышала, с головой погрузившись в собственные измышления, за которыми ведьмак наблюдал с проблеском интереса. И вдруг...
- Силы вселенной! Это ты!
Он так давно этого ждал.
- Сейчас ты значит желаешь объятий, митэра?
Он наклонился вперед, разрешая ей прикасаться к своим щекам. И сам опустил руку на черные волосы колдуньи, накручивая на палец прямые локоны. Ошалевшая стража по-дурацки пялила на них глаза, не зная, что делать. На щеки Румины пролились слезы и даже это в ней было прекрасно. Она была из тех женщин, от которых буквально веет красотой.
Все его существо восставало против этих опоздавших на четверть века проявлений любви? привязанности? нежности? Аргон чувствовал только злость и отвращение, зревшие все эти годы. Встреча с матерью была неизбежна, он всегда это знал и даже будучи уверенным в её гибели стремился к ней. Так земля и молния неминуемо сталкиваются во время урагана. Он думал, что предстанет карающим мечом и низвергнет ее жизнь во прах, но вот ирония - оказалось, что именно он был камнем. И ей нужно было только дотронуться, чтобы он рассыпался на мелкие осколки.
- Уйди.
Аргон вскинул голову, одновременно с тем отстраняя руки ведьмы.
- Уйди!!!
Она лишь раз взглянула на него со смешанным выражением на лице, юноша в ответ сморщился, как будто проглотил муху вместо обещанного десерта. Камень в том месте, где только что были пальцы матери, пошел паутинкой мелких трещин.
Худой человек на троне пришел в себя первым и скомандовал стражникам, которые в тот же миг обступили их. Один из них положил Аргону руку на плечо, но видимо почувствовав твердость, там, где должна была находится кожа тут же отдернул.
Румина вскинула кисть и войны, как деревянные солдатики разлетелись в противоположные стороны.
Что дальше? - задавал себя вопрос Аргон, вновь расслабившись и сразу как-то сникнув. В камне, который уже карабкался вверх по его лицу, заканчиваясь у корней волос проявлялось все больше преимуществ. Аргон отяжелел, как крестьянка на сносях, даже пальцами ворочал с трудом, но в тоже время чувствовал легкость во всем теле. Голова, сердце, ноги - нынче все они существовали как бы отдельно друг от друга. Ноги он сложил крестом в направлении убогих шутов, притащивших его сюда, и всем своим видом, даже поворотом головы выражал презрения. Сердце пропускало удары и вместо за годы изученного ритма превращалось в шарканье старческих телес. Оно напоминало ему седобородого узника, которого он когда-то видел в застенках на греческой площади еще тогда, в глубоком ничем не омраченном детстве. Узник мало походил на человека и даже жизнь держалась в сухопаром теле уже обессиленная и замученная, напрасно взывая к смерти. Но в протянутых в толпу руках, жалобно просящих еды и глазах, виднелось немыслимое - о жизни грезило тело. Сердце Аргона было таким же предателем и ворочалось, разгоняя кровь по венам. Владелец же сего уже давно был мёртв. Он переводил глаза, наполненные лихорадочным блеском с лица матери на створчатые окна в потолке и испытывал относительно и первой и последних одинаковые чувства. Отсутствие оных.
Мысль его бродила развязно и бесцельно, и когда ей вновь приходилось возвращаться в темный зал он задавал себе лишь один вопрос: "Что дальше?". Больше всего ему хотелось вернуться в тело птицы, но не бессильной качурки, покоившейся под камнем в неизвестном лесу, нет, Аргон хотел стать орлом. Гибким небесным хищником. Но и эта мысль вспыхнула факелом в сознании и тут же померкла. Он снова смотрел на мать и на его губах блуждала горькая усмешка. Внезапно перед ним словно наяву возникла сцена из далекого прошлого: тот самый день на рынке. Странно даже, что он так хорошо его запомнил. Наряду с прочими воспоминаниями из детства он один из немногих отличался ясностью. Он увидел смешное личико девочки, похожее на мордочку зверька. Себя, уже не мальчика, но подростка: в то время он был сплошь острые коленки, широко распахнутыми глазами взирающего на осклабившегося торгаша. И прилив магии такой силы, что у него тряслись поджилки.
Голос старухи прозвучал в восстановившейся тишине. Аргон медленно, как будто выплывая из тумана, вскинулся и не рассчитав, что уже итак достаточно сполз со стула и мешком повалился на пол. По залу пронеслось громкое «клац», когда его левая рука, а после и все тело, не встретив ни малейшего сопротивления ударилось о черные плитки. Встряхнув головой, он решил, что подниматься излишне, только сел ровнее.
     
- А ведь я сразу тебя не узнал, - пол минуты он пристально смотрел на императора, закутанного в килограммы шелка.
- Дильшаду-бей.
При этих словах ведьмак повернулся к старой женщине. Ее серебряные волосы, как щупальца слегка колыхались, хотя в комнате не было и намека на сквозняк. Она не отреагировала на его слова ни малейшим жестом.
- Матушка, познакомьтесь. Мой старинный друг. Именно благодаря его заклинанию, нам с вами посчастливилось встретиться. Я познакомился с ней в Багдаде, или вернее будет сказать с ним.
Стража опять засуетилась, на лице императора заиграла блаженная улыбка и лишь Румина, чьего лица ему было не видно, и старая ведьма не выказали никакого удивления. Ровно по середине между матерью и бывшим иранским ведуном материализовался сухонький и самого добродушного вида старец. Его восточные одежды переливались всеми цветами радуги. Аргон не мог вспомнить, какой оттенок носил его недолгий наставник.
- Вот с ним.
Старичок благодушно улыбнулся, и чародей вторил ему со своего места. В этот раз магия не причиняла Аргону никаких неудобств, а, напротив. Всячески ластилась, разворачиваясь спинкой под руку. Ощущение было потрясающим во всех отношениях.
- Извините, - сама, как мне вас правильно называть? И позвольте выразить мое восхищение. Я попался, как законченный болван.

Она все еще держала клочок бумаги, опасливо зажав его пальцами.
Ветер совсем стих и над городом, а заодно и его окрестностями, повис молчаливый штиль. Не дрожали листья на деревьях, не слышалось, как хлопают оставленные без присмотра ставни в пустых домах, только, словно по инерции, колыхались знамёна на доме короля. Звук этот в купе с дыханием девушки был единственным, что тревожило эту ночь.
Аннук присела на деревянные ступеньки, ощупью отыскав их в полумраке. Осознание собственной никчемности возрастало в ней по мере того, как она искала это место не в попад прикасаясь то к стволам деревьев, то к ярмарочным постройкам. А, наконец, усевшись боялась пошевелиться, чтобы не упасть и проклинала себя за то, что просто не села на землю. Слепота учит не доверять даже самым простым вещам.
Несколько раз она порывалась выкинуть ненужную бумажку. Оглаживала пальцами, распрямляя загнутые внутрь кончики. Ощупывала, отмечая малейшую неровность и масляные пятна, которые казалось, пропитали лист насквозь. Один раз положила рядом, но потом снова взяла в руки, продолжая вертеть и мучиться над тем, откуда он взялся под ошейником собаки.
Арес все не возвращался, хотя в какой-то момент ей показалось, что он и не уходил никуда. С полянки время от времени доносилось какое-то шевеление и тяжелое дыхание, но стоило ей лишь позвать собаку по имени, и все опять стихало.
Аннук промучилась в одиночестве больше получаса. От прохлады не спасал тонкий плащ, который она успела накинуть на плечи прежде, чем покинуть дом и она кутала руки в складках платья, не подозревая, что оставляет на яркой ткани черные росчерки. К тому же некстати пришёл сон и она откровенно клевала носом, облокотившись на ступени.
Белая луна шагала по траве и в её свете чудилось, что проталина горит изнутри, обрисовывая контуры всех предметов и даря им необычные очертания. Капюшон соскользнул с головы, рассыпав густые волосы по спине. На прядке возле лица блестел колокольчик, перемигивясь с луной, временами тихонько звякая.
Неподалеку залаял Арес, и Аннук не сразу спохватилась, уверенная в том, что это её не касается. Заглушенный ближайшими деревьями, голос животного раздавался в каких-то паре метров от неё. Стряхнув сон, девушка с величайшей осторожностью поднялась на ноги, выставив перед собой руки. Будет очень некстати если кто-то еще вздумал гулять этой ночью. Но хуже всего будет, если Арес напоролся на стражника, тогда не поздоровиться всем троим.
Лай раздавался уже в нескольких метрах от неё. Аннук переходила от дерева к дереву, вытянув вперед ладонь, якобы защищаясь от веток, которые, действительно, время от времени попадались на пути.
Лес оказался густым. Прогретая на дневном солнце земля была укрыта ковром вьюнков. Они пружинили под ногами, создавая впечатление, что ступаешь по зыбкой и неустойчивой поверхности, которая может исчезнуть в любой момент.
Остановившись, чтобы отыскать новую опору, когда стена деревьев внезапно закончилась, она потянула носом воздух. Пахло сыростью, травами и особенно резко можжевельником, чей кислый запах будто висел над головой плотным облаком. Уловив этот последний аромат Аннук сморщилась, стараясь не думать о том, что имеет все шансы напороться на шипы и мечтая, как можно скорее оказаться в комнате, где ничего не представляло угрозы. Словно подслушав её мысли, под ногу подвернулась сухая коряга. Циркачка ахнула, вцепившись в ствол пальмы, и от неожиданность громогласно клацнув зубами.
До этого она уходила так далеко от города лишь дважды и ни разу в этом направлении. Из редких разговоров местных, Аннук знала, что здешний лес простирался до самого побережья. Между деревьями вихляла тропа, хорошо видная с площади. По ней можно было добраться до высившегося на берегу маяка. Он действовал еще какой-то год назад, но с тех пор, как Греция подавилась войной, оказался заброшен. Тогдашний староста Патр принял решение (даже выпустил пергамент, по этому поводу, который по сей день болтался на информационном столбе) прекратить всякое сообщение с проходящими судами. Редко, кто-нибудь пытался зайти в гавань, но, утыканная подводными рифами, она ревностно оберегала свои владения от чужаков. Аннук мысленно перебирала эти разрозненные сведения, стремясь хоть чем-то себя занять и в то же время скрупулёзно считала шаги.
Вот она дошла до тридцати восьми и опустила руку, переводя дыхание. А потом сразу произошло несколько событий.
Арес зарычал, приветствуя девушку, вышедшую на небольшую поляну и она с облегчением улыбнулась в ответ. В шаге от неё запричитал женский голос. Аннук хотела было отозвать пса, но не успела раскрыть и рта. Пара рук обхватила её за талию, приподняв над землей. Не вполне сознавая происходящее она издала какой-то задушенный звук поверх плеча, державшего её человека, и пронзительно закричала. Руки моментально ослабили давление и она чуть не упала, качнувшись в сторону. Арес все не умолкал.
Оказавшись на свободе она не двинулась с места. Где-то на задворках сознания Нану понимала, что стоит бежать и бежать, как можно дальше. Но инстинкт самосохранения на этот раз вёл себя безобразно. Как во сне она подняла руку, словно вспомнив о чём-то и резким движением дернула себя за прядь волос, выдирая опостылевший колокольчик. Он, поймав гранями свет луны, на секунду вспыхнул и повалился в траву. Так то лучше.
Аннук сделала два шага вперед, не переставая считать, и остановилась только в тот момент, когда нащупала рукав незнакомца. Она быстро пробежалась пальцами до самого локтя и была рада, что он никак на это не отреагировал. Знакомый аромат дыма, огня, свободы...
- Огненный танцор, - не поднимая головы, шепнула Анник, - ты снился мне.
Ей отчаянно, до боли, хотелось прикоснуться к его лицу, но она вся словно окаменела. Только непослушная рука, замерев на прежнем месте, дергала выбившуюся из одежды нитку. Раз. Два.
................
Ночь была холодной. Огромная луна, напоминавшая стражнику, что одиноко сидел возле дерева, тарелку, висела над городом. Вспомнив об ужине, он тоскливо посмотрел на стоявшее у его ног, блюдо и сморщился от отвращения. Король за лошадей их держит что ли, раз кормит одним хлебом, да яблоками! В свете луны плоды стали белыми, только по бокам чернели покрасневшие места.
Единственным утешением служил бурдюк, зажатый в руке. Вино, конечно, было далеко не критское, к которому он привык с самого детства. Так, кислятина, что и не разберёшь из чего сделано. Намедни они даже поспорили с напарником, есть ли в этом пойле хоть тройка виноградин, но так и не пришли к единому заключению. Мужчина сделал большой глоток и завозился, садясь удобнее.
Дрова кончились некоторое время назад, но он оттягивал роковую неизбежность похода в лес, наслаждаясь теплом и согревшимся от близости огня, вином.
Позади уже не было слышно голосов. Видно и артистам не чужда усталость. Правда, совсем недавно стражник серьёзно в этом засомневался.
С тех пор, как группу людей закрыли в клетке, эта публика только и занималась тем, что шепталась. Иногда они даже смеялись, требуя у тюремщика вина и хлеба, совершенно не озабоченные своей дальнейшей судьбой. Из-за этого шёпота, казалось, что вокруг не окраина города, а неспокойное пшеничное поле, и ветер сталкивает иссохшие на солнце стебли.
Недолгую тишину нарушил лай собаки. Видно опять этот цербер, повсюду таскающийся за девчонкой-шутихой, вышел на охоту. Ночами он бродил по жидкому пролеску. Однажды, стражнику даже «посчастливилось» наблюдать, как зверюга выбирается на городскую дорогу с заляпанной кровью мордой. Глаза горят, изо рта свисает безжизненная тушка кролика или еще какая мелочь… Мужчина передёрнул плечами, вспоминая. Не правильно, когда такие монстры живут рядом с людьми.
В очередной раз приложившись к бурдюку, он в тот же миг отдёрнул его ото рта, разлив остатки вина на одежду.
В лесу кричала женщина. Стражник вскочил на ноги, осоловело вглядываясь в темноту. Ничего. Он мог различить только ближайшие лавки, еще не убранные с площади и тёмную громаду театральных подмостков. Спереди, по равнине стелился плотный белый туман, из которого кое-где выглядывали молодые оливковые деревца. Пока он медлил крик завял, как не бывало. Округа вновь захлебнулась в тишине, только теперь ему мерещилось, что она стала зловещей и тревожной.
Стражник выругался сквозь плотно сжатые челюсти, аккуратно прислонил бутыль к дереву и направился в сторону леса.

«Ты боишься?»
Анник поморщилась, когда очередной порыв холодного ветра забросил за шиворот пригоршню капель. К вечеру погода на островах всегда заметно портилась, подменяя вечернюю негу ночным холодком. С континента налетал зябкий воздух, что означало, грядущий прилив.
Весь путь до пещеры они прошли, молча, сосредоточено отыскивая лазейки-дорожки среди камней, густо покрывавших пригорок. Только когда городские огни, которые еще можно было наблюдать с места прошлого привала, остались позади, Аннук почувствовала, что может дышать полной грудью. И все же порой, воровато озиралась, стоило налететь ветру, шуршащему листвой или затрещать стеблям сухого вереска. Арес не отходил от неё ни на шаг и полностью доверившись собаке, девушка запутала пальцы в длиной шерсти, сосредоточенно всматриваясь в черноту перед собой.
Локки всегда был несколько в стороне. Однажды, когда она оскользнулась на камнях, неожиданно выступавших на пути, он подошел ближе, крепко придерживая за запястье. Его руки оставались холодными, напоминая горные озера, которые иногда в особенно лютые зимы покрывались корочкой прозрачного льда. Этот неловкий, мимолетный жест походил на объятие, но она выбросила это из головы.
О произошедшем на склоне говорить не имело смысла, и она старалась прогнать мысли, навязчиво крутившиеся где-то на закорках, и сладко вещавшие, что за все придется платить. Утром, она покинет Тиру. Доберется до контрабандисткой и на оставшиеся деньги купит билет в один конец. Отправится в большой город, навсегда позабыв о деревнях. Цирк на большой земле – это не развлечение для невежественных крестьян, но яркая приправа к жизни горожан. В Афинах она бывала лишь однажды. Барон не любил крупных городов, старательно избегая больших скоплений людей, и предпочитал, как встарь выступать на ярмарках, зарабатывая на нехитрых чудесах. Говорил, что горожанам мало выплясывающих под свирель танцовщиц, карликов и артистов, скакавших на веревках под самым небом. Быть может, слепой факир им придется по вкусу больше? Если зрителю предложат на выбор красоту или притягательное уродство, выбор будет так же очевиден, как то, что утром снова взойдёт солнце.
Море за спиной накатывало «барашками» к моменту, когда они все же добрались до пещеры, вода уже поднялась по щиколотки. Они шли, как ей казалось, ужасно долго. Исколотые ноги саднили, но в теле ощущалась поразительная легкость, которой просто нашлось бы объяснение, вспомни она, что они убегают. Вернее сказать бежала только Аннук, страшась в первую очередь встречи с виселицей и гнева горожан, хотя сама в глубине души отнюдь не считала, что Локи лишил общество каких-нибудь особенно ценных его членов.  Зачем с ней пошел странный спутник оставалось для нее загадкой. Решение здесь крылось уж точно не в том, что он кого-то боялся, даже, несмотря на то, что она ему сказала о волшебной пещере. Хорошенькая сказка на ночь у костра, но едва ли спасение после нескольких убийств. Она неплохо знала такой тип людей, хотя обыкновенно старалась держаться от них подальше. Уверенность, крепко завязанная на мыслях о собственном превосходстве – опасное сочетание, которое могло бы осветить ночь, не прибегая к помощи огня. Локи замешал в своей крови эти два ингредиента так крепко, что ни один алхимик доводись ему проникнуть в глубины сознания этого человека уже не смог бы выяснить, что было первым. Странно было делать подобные выводы после часа знакомства.
- Я решила, что у тебя не в порядке с головой, - Аннук переступила через можжевеловый куст, вполголоса чертыхнувшись, когда нога подвернулась на колючке, - подумала тебе будет интересно узнать.
Мужчина снова промолчал. Опять тишина. Бесконечно утомляющая её, которая всегда любила много и пространно разговаривать. Выражая не столько мысли, столько неумение находится в безмолвии.
Вход в пещеру появился, как всегда неожиданно. Точно так же она пробиралась сюда много лет назад, еще будучи зрячей, но в незнакомых горах этого было потрясающе мало. Кажется тогда, причиной был детский спор с Роми, и она вернулась с победой, а потом полночи прорыдала, без особенной на то причины. Злясь на собственную беспомощность, которую впервые после смерти родителя и семьи Фотия ощутила, оказавшись в одиночестве, посреди деревьев и гор, стремящихся оцарапать низкие звезды. Замешкавшись перед входом и смаргивая нахлынувшие воспоминания, Аннук вошла внутрь. Вокруг ни звука. Только море за спиной, и шорох капель, сползающих с мокрых стен. Рядом прошмыгнул Арес, наконец, оторвавшись от назойливого внимания циркачки и укрывшись поблизости. Она могла бы поклясться, что помимо неё и собаки в радиусе нескольких километров нет вообще никого. Что Локи только причудился ей, на деле являясь лишь духом леса, и когда рядом послышался голос, с трудом удержала вскрик.
- Я почти решила, что ты не сдержался и прыгнул в море.
Пробравшись к ближайшей стене и точно высчитывая шаги, девушка ощупью нашла на полу низко, сложенную поленницу. Дрова, преимущественно хворост и мелкие палки всегда оставляли здесь, на случай если кому-то не повезет провести ночь в пещере. 
- Потом придётся возместить, – небольшой камешек, спрятанный в нашитом у груди кармане, лег в углубление между сложенных домиком дров. Три легких щелчка, отточенным движением и кусочек гранита зарделся опаляя дерево. В воздух, словно бабочки, вспорхнули крупные искры.
Аннук очутилась рядом с мужчиной, приподнявшись на носках. Так близко, что еще чуть-чуть и упрется носом в отворот одежд на груди.
- Пожалуйста, - Локи вздрогнул, но не отпрянул, когда её большой палец дотронулся до его брови, - Только минуту.
Кожа, которой она касалась была на удивление гладкой. Она почему-то думала, что он должен быть старше. Аннук мягко провела до конца бровной дуги, повторяя её форму и опускаясь к глазу. Длинные ресницы защекотали ей ладонь, после того, как она сместила руку ниже, ведя по щеке и дотрагиваясь до скулы. Не спеша. У неё было странное ощущение, будто в этот момент она прикасалась к испуганному зверю, который в любой момент мог убежать в лес или в зависимости от изменчивого настроения откусить ей пальцы. Представила, как кисть покрывается горячей кровью, которая в силах испортить ему костюм и едва не подавилась смехом. Веселье на грани истерики.
Его лицо было холодным, в то время, как её пальцы закалялись от движения. И подыгрывая разыгравшемуся воображению, Аннук боялась обжечь. Еще ниже, к кончику носа и верхней губе. Здесь остановиться и тронуть подбородок, чуть дольше нужного задержавшись на тонкой впадинке под губами. Пальцы стали совсем горячими, почти раскаленными. Мгновение и просыпяться искрами, а он все не останавливал. Это было все больше похоже на игру, вроде жмурок в детстве. Угадай кто перед тобой, если угадаешь -  долой платок и солнце ударит по векам. А если нет… то, что же? Её рука дошла до его шеи, под плотной тканью воротника. Последняя остановка, которой уже не требовалось. Аннук приложила ладонь к бьющейся под кожей жилке. Раз,  два. Ровно и спокойно. Приди ему в голову задеть сейчас её  и бешено разбивающееся сердце выпрыгнуло бы, ударившись о землю. Удивляя их обоих. Раз, два. Минута уже вышла, она не сомневалась в этом, но это причудливое сочетание жара и холода, разливавшееся при прикосновении, зачаровало и поощренная тем, что он по каким-то своим причинам не прерывал её исследований, Аннук подняла лицо, слушая, как в лаз пещеры задувает ветер. Раз, два. Бился пульс, а чернота перед взором полностью поглотила все прочие чувства, отвергнув зрение, слух, не ощущая запахов. Только гладкая кожа под подушечками пальцев и бьющаяся, как воробей узкая жилка.
Аннук вздрогнула, отступая назад, в спасительную темноту. Безумие.
- Ты не грек, - лишь бы не молчать. Слова всегда её выручали, но голос сел, она и не знала, что может так разговаривать. Сипло, тихо, с трудом преодолевая некий невидимый барьер.
Костер успел разгореться и временами шипел, когда вода, скопившаяся на влажных стенах, по капле прыгала на раскаленные дрова. Над головой плыл далекий запах цветущей в горах сарсапарели.
«Ты боишься?»

Остальной мир отсюда кажется чем-то невообразимо далеким, а мы песком, который птица унесла за море. (С)
Утро уже зажглось, когда они добрались до места.
Горячее солнце поднялось высоко в зенит, опаляя верхушки деревьев. Земля под ногами была еще влажной после почти семидневной падеры, но теперь быстро просыхала, поднимая облака молочно-белых испарений.
Деревня находилась в нескольких часах пути медленным шагом, но имея лошадь можно было добраться гораздо быстрее. И вот выехав засветло, их отряд уже был на месте. Аннук нервно поерзала в седле. Лошадей она никогда особенно не любила, предпочитая иметь под ногами твердую почву. Сейчас, сидя высоко над землей, она испытывала беспокойство, хоть теоретически и догадывалась, что совершенно необоснованное. Арес, напротив наслаждавшийся прогулкой, давно скрылся впереди процессии. Иногда он возникал где-то поблизости, но тут, же вновь исчезал, подгоняя ближайшего всадника злым лаем и взбивая лапами мокрую грязь.
Прошло уже достаточно времени с тех пор, как в этих краях отшумели последние отголоски войны, но обугленные остовы - единственное, что осталось от многих домов - еще не успели обрасти зеленью и производили гнетущее впечатление. Лужи в центре деревни были по колено лошадям. И каждый раз, когда тонкая рыжая кобылка оступалась, колени всадницы обдавало влагой. Ехавший рядом мужчина обвел долину взглядом, посасывая внутреннюю сторону щеки. Девушка откинула волосы, лезшие в рот, и снова уставилась вперед. Оливковые пальцы, рассеяно перебирали гриву лошади. По дороге сюда она так вцепилась в шею несчастного животного, что всадник всерьез обеспокоился, о том, как бы кобыла не взбрыкнула и не скинула наездницу. Обошлось.
Он рассказывал ей о том, что происходит вокруг в пол голоса, так что слова долетали только до нужных ушей. Черная юбка, обнажавшая ноги выше коленей полоскалась на ветру, и казалось, что за ними следом летит огромный ворон. Зеленая блуза была спущена на худенькие плечи и вся испещрена вышивкой в мелкий цветочек. За время пребывания на юге кожа Аннук стала совсем тёмной, а волосы так выгорели, что приобрели рыжий оттенок. Доведись ей увидеть собственное отражение - она бы непременно с удовольствием отметила, что теперь похожа на настоящую цыганку, которой всегда стремилась быть.
- Справа будет река, попридержи коня,  - ровный голос Алфея успокаивал и, последовав совету она мягко потянула за уздцы, чувствуя, что кобыла противится и тянет в сторону.
- Да что же это? Я говорил, что нужно было тебе оставаться дома, девочка.
Мужчина выхватил у нее из рук упряжь, когда лошадь уже вошла по круп в воду, замочив Анник ноги, и вывел из реки.
- Здесь люди! – один из троицы ехавших впереди всадников затормозил возле Аннук и Алфея.
- Езжай с ней, как и собирались. Встретимся через пол оборота, - невольный сопроводитель гречанки недовольно поджал губы. Чтобы догадаться об этом вовсе необязательно было видеть его лица. Алфей кивнул в её сторону, поздно спохватившись, и погнал лошадь в галоп. Вскоре перестук копыт стих вдали.
Яблони стояли, тесно прижавшись, друг к другу. Скрюченные ветви переплелись за долгие годы между собой так тесно, что чем старше и выше было дерево, тем сложнее было разобрать где кончался ствол одного и начинался другого.
- Ты достанешь до дерева, если протянешь руку вправо. Оно молодое и яблок почти нет, но прямо возле твоей ладони висит одно, – Аннук сделала осторожный шаг в сторону.
В незнакомом месте всегда было тяжелее всего. Невозможно было притворяться, что с тобой все в порядке, и ты ничем не отличаешься от других, когда для каждого шага необходимо сначала обследовать землю вокруг тонкой деревянной палкой. Это злило иногда приводя в бешенство. Даже спустя почти два года. К некоторым вещам, как бы не заблуждались мудрецы и дети, привыкнуть невозможно.
- Расскажешь мне, что ты видишь?
- Деревья! Всюду проклятые яблони, - молодой солдат медленно поскреб щетину на подбородке, так что гречанка, стоя чуть впереди него, услышала мерное "жум-жум", - такие же, как и в Патрах. Не отличишь. Зачем ему, скажите на милость, понадобились именно эти проклятые яблоки?
Аннук не нашлась, что ответить, продолжая изучать кончиком палки траву под ногами. Само поручение, ехать в разрушенную деревню и рвать яблоки, было абсурдно. Для солдат, еще и унизительно. Она слышала, как по дороге они недовольно переговариваются, и чувствовала напряжение в голосах. Что касалось самой Аннук, она была рада покинуть город. Три месяца взаперти, как в распахнутой клетке, из которой, тем не менее, было невозможно вырваться. Иногда сидя по вечерам в комнате, она ощущала себя глупой канарейкой, которая поет день напролет, а ближе к ночи забивается в самый дальний угол, не зная жаться ей к прутьям или попробовать выпорхнуть наружу и поближе взглянуть на кошку.
В Патрах было неспокойно. И все же город почти не пострадал от военных набегов сотрясающих страну. Ходили слухи, что Микены окончательно отбиты богами и на месте сожженных храмов военачальники побежденных человеческих армий строят новые. Говорили, что Богиня с головой кошки, царствует на Родосе, заставляя своих приспешников сотнями отстреливать всякую птицу, пролетающую над островом, и по утрам там царит такое безмолвие, что становиться тошно ровно, как людям, так и богам. Будто бы в Афинах молодой король укрепил свои позиции и, собрав многотысячную армию, пообещал до исхода зимы вернуть Микены. Слухи, правдивые или нет, были единственным, чем им дозволялось развлекаться, когда хотелось окончательно запугать босоногих и грязных детей или потешится иллюзией, что у них, все гораздо лучше. Смотреть на то, как Греция бьётся в агонии со стороны, боясь приблизить и на шаг, как к бешеной собаке. Патры предпочитали вариться в собственной грязи.
Аннук пошарила под ногами, пока не наткнулась на круглый плод. Сладкий запах падалицы разлился в воздухе. Солдат суетился поблизости, узкими ладонями, выбирая из опавших яблок молодые и крепкие. Они работали в молчании, отвлекаясь лишь изредка, чтобы прислушаться к звукам, доносящимся со стороны дороги, стараясь различить голоса или перестук копыт. Но Все было тихо. Ветер налетал злыми порывами, тревожа грязь и сухую листву, которую поднимая в воздух, закручивал в вихри. С этой стороны, моря было не слышно, только над головой носились шальные чайки, бранясь на погоду.
- А кто там был? – Аннук прервала своё занятие, отирая со лба пот, - В деревне.
- Дружинники. Злые, как аидовы псы. Рассказывали, что на них напал какой-то мятежник, или что-то в том духе. На одном плащ, что те драные тряпки и весь в обугленных махрах, - мужчина хохотнул, бросая в корзину очередное яблоко, - говорят здоровенный был, как бык. И огнём плевался. Только думаю оболдуй хорошо надрался, да дрянью какой облился по глупости, вот и вспыхнул у костра. Смердит от них, как с навозной кучи.
Девушка улыбнулась. Для разнообразия было бы неплохо послушать историю о том, как на дураков нападают дураки. Солдатские сказки изобиловали драконами, хибридами и плюющимися огнем гарпиями, и почти никогда людьми. Проигрывать себе подобному у этой братии было не принято
- Надеюсь, огненный мятежник ушел далеко. Боюсь лишиться места. - Аннук и солдат засмеялись.

Над городом носилась музыка.
Глупая старинная песенка взвилась последним аккордом, и шутиха рухнула на каменную плитку. Вихрь бубенчиков лизнул подножие грубо сколоченного деревянного трона, колокольчики хрустнули в последний раз и тоже смолкли. Праздник! Что они праздновали оставалось загадкой для многих, но если ты был достаточно умен, чтобы не спрашивать, дело твои обстояли просто замечательно. Уже к полудню площадь раскалилась добела. Мимо сновали разодетые горожане, пахнувшие лавандой от моли и заскорузлой пылью от дубовых сундуков. Крестьяне расположились на высоких жердочках, оставшихся от рыночных прилавков, вглядываясь в разрисованный помост для выступления, установленный по середине базарного места. Он несомненно знавал лучшие времена. Когда-то яркая краска облупилась, являя вместо голубых русалочьих волос прогнившее дерево. Бороды сатиров на рисунке выцвели и стали почти белесыми, однако общая картинка сохранилась. И если отойти подальше, еще можно было разглядеть синее море и трех русалок, тянущих ладони к Пану, словно нищенки. Из окон над площадью, по приказу короля были вывешены яркие куски ткани. Старые флаги и боевые знамена, преобразившиеся при свете солнца хлопали на ветру, перемигиваясь богатой вышивкой. На время позабыв о  славных победах и кровавых проигрышах.
Пожилой флейтист почтительно склонил голову, закончив играть и отошел в сторону, неодобрительно поглядывая на лежавшую на каменном подмостке девчонку. Темные волосы с рыжими перьями разметались по полу, глаза закрыты и только дикая улыбка гуляет на губах. Да еще эти ужасные бубенцы, набившие оскомину каждому в городе, знай себе трещат на ветру, нося в воздухе пьяный перезвон.
Стихшая музыка опять заиграла, видно король сидящий на деревянном троне позади снова махнул рукой. Мелодия была смутно знакомой и ей казалось, что она узнаёт отдельные куплеты, но только вспыхнувшее воспоминание тут же уносилось не позволяя до себя дотронуться. Все еще прислушиваясь Аннук села на месте, ощущая на себе взгляды и от души наслаждаясь произведенным эффектом. Находясь вдали от города она могла быть кем угодно и заниматься, чем угодно, однако когда наступало время праздников роль была предопределена. Едва ли она рассчитывала на это с самого начала, явившись в Патры. 
В первый день в новом городе она с трудом нашла место для ночлега и едва рассвело отправилась в центр, рассчитывая немного заработать и купить новые вещи. Последние сбережения были потрачены на нехитрые реквизит для представлений, составивший половину бутылки с маслом, древнее огниво, кости для собаки и три яблока, которые она съела тут же, после пожалев о собственной жадности. К вечеру она так устала от бесконечного хождения и стен, которые вырастали в самых неожиданных местах, угрожая расквасить нос, что почти решила идти дальше, возненавидев Патры с их молчаливыми жителями и частой архитектурой. Ночь оказалась немногим лучше. Огонь не слушался и кусал скоро превратив нехитрое выступление в настоящую пытку. Аннук измучилась и не могла сосредоточиться, прислушиваясь к голосам зрителей, ожидая ежесекундно услышать взрывы смеха. Арес крутился под ногами, вещая каждому желающему, смевшему подойти ближе, что назван был не по прихоти и совсем не спроста. Когда пытка цирком закончилась она удивленно обнаружила, что вокруг собралась целая толпа, а разноцветный платок отяжелел от монет. После того, как огонь умолк место выступления погрузилась в почти суверенную тишину, которая, как она поняла позже объяснялась появлением короля.
- Добро пожаловать! - Аннук вздрогнула, воспоминания, заслонившие действительность, спорхнули с ресниц и скрылись. Она быстро поднялась на ноги, чувствуя, как камни обжигают пятки и звякая бубенцами, вернулась к ступеням возле трона. В толпе горожан, собравшихся на праздник послышался робкий гомон. Словно ветер перемешивал гальку у морского берега. Зычный голос короля еще долго вещал, но разомлев на солнце она обнаружила, что не понимает ни слова. Пес, сидевший поодаль ткнулся ей в руку и прижавшись к жесткой шерсти, циркачка бесцельно накручивала локон на палец, время от времени разгоняя тишину поминальным звоном колокольчиков.
Что-то произошло и она встрепенулась садясь прямо и отстраняясь от Ареса. Нескладная музыка исчезла совсем, голоса стихли, и только ветерок трепал на ветру знамена.
- Выведите их, - скрипнула половица и по деревянному полу у сцены (как она догадалась, судя по расстоянию) забегали ноги, спеша выполнить распоряжение. Толпа замерла и дружно ахнула, как хорошо натренированные долгими повторениями артисты. Арес под рукой напрягся, выпячивая вперед мощную грудь, так что Аннук чуть не упала навзничь, потеряв опору.

В наших краях полно волков, я вижу их очень часто, да что там, почти всегда, почти везде.
(С) Борис Цаплин

У  Аннук было ощущение, будто кто-то прокрался сзади и со спины ударил её пыльным мешком по голове. Слова Эроны буквально прибили к земле и понадобилось все самообладание, которого оставалось до смешного мало, чтобы двинуться вперед вслед за спутницей. Из-за женщины. Простая фраза крутилась в голове, мешаясь с образами, которые она предпочла бы забыть.
Кровь, обильно заливающая руки. (Потом много недель спустя после того страшного дня ей снилось, что на пальцах опять появились красные пятна и как она не старалась отмыть их, они намертво въедались в кожу. Застревали под ногтями и окрашивали все к чему бы она не прикасалась в ядовито красный цвет).
Голубые глаза Эгеи и щека замазанная кровью.
Набухший под простыней живот.
Рука Перрикла, резко выделяющаяся бледностью на фоне дощатого пола.
Она не помнила, как провела в Керкире те дни, лишь обрывки, походившие на вспышки далёкого света. Они перемежались песенками, которыми развлекал её Роми, запахом горящих костров, ненавистным красным цветом и небом. В тот день небо было потрясающим. Ясно голубым с прожилками белого. Казалось Зевс ради развлечения изрезал его на части, чтобы продемонстрировать людям, воздушную белую начинку.
Аннук передвигала ноги, стараясь прогнать оцепенение, не разрешить мозаике сложиться в единую картинку. Время загустело. Она слышала, как над головой носится шальной жаворонок, оглашая округу излишне громким пением. Лес истекал солнцем и жаром, как только, что вынутый из печи пирог. Темно-бурые стволы каштанов источали смолянистый аромат, застывавший в воздухе и оседавший на коже. Они шли в молчании. Лес сменился неровной горной грядой. Белые скалы кренились на бок, низко припадая к бурой земле. Иногда тяжелую тишину нарушал инородный звук. То маленький камень срываясь вниз, ударялся о частые серый стены. Аннук удивилась обнаружив, что удушливую жару сменил порывистый ветер. Набегая он раскачивал редкие кустики еще зеленой травы. Трепал штанины и зло бубнил в уши, рассказывая на неведомом ей языке о грядущей войне и всех давно минувших ужасах. Эрона шла легко и её крепкая спина могла принадлежать экзотической танцовщице, что спешит на хорошо отрепетированной выступление. Заранее зная, что её ждёт успех. Напряжённые еще недавно мышцы плеч расслабились. Некое затаённое ожидание сквозило во всяком мимолетном жесте.
Аннук крутила и складывала, вспоминая, что успела рассказать спутнице. Быть может она сама упомянула, по какой причине Фотий подался в актеры, променяв блестящее будущее военного на сомнительные радости кочевой жизни? Но нет. Припоминала первое впечатление, которое произвела на неё необычная девушка. Смутное ощущение, что ей уже доводилось видеть эти глаза... Оно свербило и рвалось наружу, мешая сосредоточиться на чем-то кроме. Гарпии её больше не интересовали, сам Фотий, как реальный человек отошёл на второй план.
- Я поняла, где видела твоё лицо,- собственный голос прозвучал словно издалека и на лицо девушки набежала тень.
- Пустые глаза, за спиной бога войны. Та, которой приносят жертвы, та...
Аннук задохнулась, сминая ткань подаренного наряда. Ещё мокрый ворот туники душил её и снова казалось, что ладони укрыты кровью. Споткнувшись о выбеленную ветром кость, она пошатнулась, но устояла на ногах. Земля под ногами уже не казалась такой черной. Ветер налетал с удвоенной силой, словно нарочно стремился смахнуть пыль. Показывал незваным гостям все лучшее, что сберег за долгие годы.
Кожа на руках и шее пошла мелкими цыпками. Вокруг, сколько хватало зрения, из грязи торчали белые костяшки. У самого основания горы, верх ногами на кусте раскачивался улыбчивый череп. Из пустой правой глазницы в небо поднимались кружочки синей примулы.
- Откуда ты знаешь про Фотия? Я помню, что не говорила.
Ей нужен был ответ. Ужас, сковавший члены был так плотен и осязаем, что циркачке мерещилось - отступи он сейчас и она повалится на землю срубленным деревом. Аннук сделала еще один шаг в сторону, продолжая буравить Эрону взглядом, словно лицезрея впервые. Ветер тем временем крепчал, до сини избивая белые облака, кулаками. Она собиралась сказать, что-то еще не беспристрастный и по-прежнему спокойный голос спутницы остановил её:
- Похоже, что это здесь. Будь начеку.
Закатывать истерики и выяснять отношения действительно было не время. Все еще стоя на расстоянии, Аннук медленно кивнула, складывая руки в замок и снова опуская глаза к украшенному черепу.

В представлении Аргона ложь была необходимым и иногда единственным способом решения проблем. Он редко задумывался о том, что рано или поздно она может выйти боком, но судьба хранила его и случались подобные прецеденты довольно редко. Однако если случались - дело почти точно заканчивалось взрывом. Кажется, этот раз не был исключением.
Сидя на полу и стараясь силой мысли отогнать навязчивую мошкару, вившуюся перед взором разноцветными пятнами, он лихорадочно соображал. Можно было сказать девушке, что угодно. Беда лишь в том, что она совсем не была похожа на простодушную белокурую чаровницу, которая могла бы поверить в любую глупость, сказанную убедительным тоном. Рассказывать же о том, что ему действительно от неё нужно было по меньшей мере глупо и неуместно. Он предпочитал хранить свои секреты от всего мира и не видел необходимости начинать что-то менять. Привычки, выпестованные годами, искоренить невозможно.
Юноша привстал, подтянувшись на руках, но подумав, решил остаться сидеть. Меч в тугом кулаке воительницы не сулил ничего хорошего, а он сейчас слишком вымотан чтобы использовать магию. К тому же неизвестно к чему это может привести. В развороченную дыру на том, месте где минуту назад было окно залетал ледяной ветер и с дождем кружил по комнате, довольный тем, что расширил своё царство. В затылке стучало, отдаваясь набатом в виски и все его старания не зацикливаться на мигрени, шли прахом. Одна из неприятнейших черт характера Аргона заключалась в том, что любую, даже пустячную боль он переносил с трудом, троекратно увеличивая её в своих мыслях. Таким немудреным способом и порезанный палец превращался в отхваченную по локоть конечность.
- Это не игры, магия в чистом виде. Простейшее заклинание, с фантастическим эффектом. Надо быть полным кретином, чтобы имея, - он запнулся, усаживаясь поудобнее, - мои способности свободно расхаживать по городу. Не понимаю, что тебя удивляет. Толстяк вызывал у людей доверие, чего никак нельзя сказать о моей естественной внешности.
В ответ на его возлияния девушка только недоверчиво смотрела, по-прежнему держа на изготовку оружие. Лезвие клинка, сверкало в темноте, впитывая тусклый наружный свет.
-На прошлой неделе здесь сожгли старушку. Лысеющий одуванчик с тремя зубами и еще меньшим количеством магии. Она продавала лаванду для крепкого сна и ромашку для облегчения родовых болей. И была единодушно признана ведьмой. Воняло так, что Аиду стало бы тошно.
Ведьмак сморщился, вспоминая недавний вечер. Зрелище действительно было по меньшей мере неприятным, особенно когда огонь добрался до лица женщины и расплавил кожу, как свежий воск. Визжать она перестала задолго до этого, но к тому моменту пыл горожан итак изрядно потрепался, но расходиться никто не спешил. Три десятка людей, как завороженные стояли около горящего тела старухи и вдыхали запахи жареной говядины. Картина, достойная того, чтобы поставить жирный крест на выродившемся населении Греции.
- Объясни, наконец, что тебе от меня надо, и куда ты хочешь, чтобы я тебя сопроводила, иначе я просто уйду, и ищи себе другого провожатого!
- Опусти меч, будь любезна. От моего трупа толку будет еще меньше, и я не привык, чтобы мне угрожали.
Аргон сделал ударение на последних словах, возвращая собеседнице гневный взгляд. Он усилием потушил готовое  вспыхнуть раздражение, загоняя его поглубже до лучших времен. Воительница была ему нужна, даже больше, чем могла предположить.
- Мне нужно, чтобы ты проводила меня в одно место. Как только будем там, я отдам тебе обещанное вознаграждение и мы расстанемся. Что может быть проще?
Как же болит голова. - Дожидаясь ответа девушки, ведьмак аккуратно ощупывал пальцами темечко в поисках шишки. Найдя которую, чуть не закряхтел от удовлетворения. 
- На кровати справа лежит бумага. На ней точное указание пункта назначения с планом того, как добраться до места. Можешь взглянуть и убедиться, что все очень невинно. Мне непременно нужно туда попасть. Жизненно необходимо.
Он еще не продумал все детали плана и сочинять приходилось на месте. Оторвавшись от исследования собственной головы Аргон почесал нос, всем видом, выражая покорность судьбе. Вопреки его опасениям карта возникла на одеяле - не обратив на себя внимания девушки - за мгновение до того, как та обернулась.
Ведьмак молча сидел на полу, не мешая ей изучать бумагу. Дождевая вода, ритмично барабанившая по лицу и одежде в виду того, что он итак был мокрым насквозь, не причиняла неудобств. Его затея была максимально проста, хотя даже сейчас, когда цель была близка как никогда, он не до конца верил в её успешность. Источник вечности мог оказаться очередной пустышкой. Нынче их развелось превеликое множество и он уже устал разочаровываться.
Увидев, что девушка снова смотрит на него он решил, что пора. Из-за хаотично разбросанных повсюду кусков деревянной рамы он поднимался на ноги с излишней осторожность. Выпрямившись и почувствовав, как затрещали мышцы спины, он опять посмотрел в глаза девушки.
- Я не прошу тебя доверять мне, но как и обещал хорошо заплачу. В том месте растет вещь, которая очень мне нужна.
- Ну как, мы договорились? - Аргон протянул девушке ладонь, и ожидая пока она примет рукопожатие, вспомнил любопытную примету. Люди верят, что заключать сделку с колдуном опасное и неблагодарное дело. К счастью или беде, но поблизости не было никого кто смог бы напомнить это Барсе. К счастью, - подумал ведьмак, улыбаясь краешками губ.

Они выбрались на улицу как раз вовремя, чтобы не оказаться смятыми под грудой воинственно настроенных тел. Дождь не прекратился. Без оранжевого света, таверна казалась заброшенной, голоса звучали приглушенно. Позади кто-то навалился на дверь, но досадливо крякнув, не добился успеха. Аргон для верности сделал еще один жест рукой. Тяжелый засов, приколоченный снаружи кое-как, опустился, попав в полость и запечатывая выход.
Темнота вокруг была абсолютной, обступив их со всех сторон тесным кольцом. Девушка, все еще держалась за рукоять меча. Время от времени сжимая и разжимая кулак, как будто не до конца доверяя тому, что оружие в этот раз не пригодилось. Если честно, Аргон и сам был удивлен не меньше ее, но надеялся, что замешательство не отразилось на его лице так же отчетливо, как он ощущал его в сердце. Новой знакомой совсем ни к чему знать, что даже такая ерунда могла стоить им обоим жизни. Из-за золотых волос, во мраке казалось, что лицо воительницы пылает инородным светом, отращивая на скулах и под глазами глубокие тени. Аргон дернулся, когда с другой стороны снова ударили в дверь и отскочил из-под козырька крыши, оскользнувшись в грязи, и чуть не упал. Холодная вода тут же оросила кожу, и он втянул голову в плечи, жалея, что на плаще нет капюшона. Пообещал себе в тысячный раз, что раздобудет новый, но уже заранее знал, что этого не состоится.
Из ветхого дома напротив, показалась детская мордочка с остренькой бородкой, но тут же исчезла из виду, стоило ему её заметить.
- Маг, колдун, волшебник? – он улыбнулся, сверкнув щелью между зубов, после некоторого раздумья отвечая на вопрос девушки, - Кому как нравится.
- Не исполняю желаний, не воскрешаю мертвых, - все еще оглядывая окрестности, добавил он рассеяно, - А вот приворожить могу, так что если решишь изменить условия сделки, только скажи, что-нибудь придумаем.
Еще одно лицо, на этот раз мужское, появилось из дома рядом. Щурясь от отсутствия света, человек зыркнул в их сторону, поджав тонкие губы. Плохо. Очень плохо.
- Зайдём в одно место, вопросы после.
В темноте они перешли на другую сторону разбитой дороги. Сумрак, нависший над домами, был почти осязаем. Так случается с жилищами, где давно уже не живут, а только существуют. Через выломанные двери тянуло холодом, затхлостью и иногда знакомым сладким ароматом, который всем остальным, предпочитали стервятники. Угловатая луна блеснула в скоплении туч, осветив мокрую тропу впереди, золотым сиянием.
Самые большие заблуждения, относительно  колдунов заключались в уверенность, что они, все до единого предпочитают солнцу и свету, глухую ночь и непроглядный мрак. Воронов любят больше, чем воробьев, а без крыс и змей не мыслят жизни. Что касается Аргона, все самые ужасные вещи в его жизни, случались с ним именно ночью. Будь то встречи с джиннами, огнедышащими женщинами или японскими головорезами – все одно, как по расписанию в час, когда на небе появлялась луна. Поэтому, а возможно и еще по каким-то личным причинам, к темному времени суток он относился с огромной предосторожностью. Пробираясь теперь по пустым улочкам он чувствовал ощутимый дискомфорт, который примешивался к настоящему ужасу, испытываемому толстяком. Не самая лучшая смесь.
- Сюда, – ведьмак поманил воительницу за собой. Неубранное кукурузное поле зашелестело и сомкнулось за их спинами. Легкий туман, после утренней жары, укрывший землю, путался под ногами. К тому времени, когда они дошли до заваленного на один бок дома, дождь стал сильнее.
- Я захвачу вещи и нужно убираться. Не знаю, что ты сделала тем парням, но настроены они решительно. И в случае моих неожиданных похорон, никто из местных не расстроится.
Дом был небольшим. Две узкие комнаты, одна из которых служила спальней, а вторая неким подобием кухни, которой здесь редко пользовались. Вопреки своему внешнему виду строение было добротным и сослужило Аргону свой срок без неожиданностей. Никакой дырявой крыши или неисправной печи. Пахло здесь немногим лучше, чем в остальном селении, однако развешенные под потолком пучки трав и душистого чеснока, компенсировали эту оплошность. Проходя в дверь, он обернулся, убедившись, что женщина-воин, имени которой он так и не спросил, следует за ним.  Оставив её осматриваться в кухне, он быстрым шагом двинулся в спальню. Приготовленная в поход холщевая сумка была спрятана под кроватью и набита до отказа. Он еще раз придирчиво осмотрел её содержимое и после некоторых раздумий оставил на полу второй нож. Нужно смотреть правде в глаза и в его случае, слишком много оружия будет скорее помехой, чем пользой. Вместо этого он уложил поверх склянок туго скрученное одеяло. Ведьмак давно не бывал в этом доме, и поверхность всех немногочисленных предметов интерьера запорошил толстый слов пыли, периодически взмывавшей в воздух от его движений. В самом углу тесной спальни, стояла клетка, сквозь открытые створки которой на него смотрела пара умных черных глаз. Воронам Аргон предпочитал качурок. Маленькая птичка встрепенулась и забила крыльями, когда он приблизился, чтобы взять её в руки. Острый клюв полоснул по некогда больному запястью, но никакой боли он не почувствовал. Незнакомое лицо качурке не понравилось и она еще несколько раз расправила и собрала крылья, прежде, чем он выпустил её под дождь, в открытое на распашку окно. Недовольно вскрикнув, птица исчезла в косых струях воды.

Конец июня, против обыкновения, выдался холодным и дождливым. По утрам роса подолгу задерживалась на листве, грозя испортить нынешний урожай и сводя к ничтожности всякую попытку, переночевать на свежем воздухе. Если только Вы не хотели заполучить простуду. Греки, не привыкшие к затяжной прохладе, неловко кутались в длинные шали, доставая разноцветные полотна со дна сундуков, и двигались перебежками, высовываясь из домов лишь по необходимости или же для того, чтобы минуту-другую погреться на солнце. Оно временами показывалось из-за туч, с опаской заглядываясь, на ютившиеся у дороги разноцветные жилища. И снова надолго пряталось.
В этот вечер большое, раскрасневшееся зарево висело над городом. Полное безветрие наводило тоску, а напившиеся тучи, медленно приближавшиеся с севера, уже заслонили полнеба.
- Я предупреждаю последний раз, - груду тряпья, лежавшую под ногами, девушка быстро задвинула назад.
- Аннук, мы не хотим ссориться. - Голос мужчины был слаще мёда, но ей почему-то отдавался пчелиным жужжанием, - Пятьдесят на тридцать честная сделка. Без меня и Мо затея бы провалилась, так что по любому выходит, что с тебя причитается.
- Ты за дуру меня держишь? - девушка нервно закусила губу, продолжая отступать назад. Рукоять ножа навязчиво щекотали бедро. Она уже тысячу раз пожелала о том, что вообще его достала, но делать было нечего.
- Я итак отдала вам больше, чем стоило. С такими помощниками еще удивительно, что я не сожгла дотла те дома у дороги, а только подпалило собственную одежду. И это ты говоришь, что я вам должна?
Аннук красноречиво опустила глаза. Дешевая зеленая юбка, раньше доходившая до земли, криво обрывалась ниже колен, украшенная огромной дырой, почерневшей по краям.
День выдался долгим. Селение без названия и особенных примет ничем не отличалось от всего прочего, что ей уже не раз и не два приходилось встречать в Греции. Положив руку на сердце, Аннук могла бы сказать, что приехав сюда впервые, уже знает каждую дорогу. И натыкаясь на очередной переулок, выстроенный по образцу всего, когда то уже виденного, ни капли не удивлялась.
Она провела в городке уже больше двух недель, когда монеты, завернутые в плотную ткань, подошли к концу, заставляя на время изменить планы. Тогда-то она и повстречала Гериона и Мо, околачивающихся возле базарных рядов. Судить о возрасте новых знакомцев она не бралась, однако предполагала, что обоим уже давно перевалило за тридцать. Они называли себя музыкантами, исполняя для покупателей нехитрые песенки и выживая за счет милостыни самых щедрых из них. Ей были нужны помощники, им деньги. Тогда казалось, что все складывается, как нельзя удачно.
- Не упрямься. Просто отдай нам нашу долю, и расстанемся друзьями, - не отступал мужчина. Его голос зазвучал ближе. Аннук внезапно прошиб холодный пот. Она отвлеклась и не заметила, как он подошел. Оплошность эта, при других обстоятельствах, вполне могла стоить большего, чем несколько динаров.
- Я с тобой не ругалась Герион.
Все происходившее сейчас было неприятным, но ожидаемым недоразумением. Аннук сделала ещё один шаг в сторону, таким образом, загораживая все, что находилось у неё за спиной. Сумка по-прежнему лежала на земле, и она ощутила, как жесткая материя дотронулась до ноги.
- Прекращай трепаться!!
Девушка дёрнулась, подаваясь назад, но было слишком поздно. Резкая боль прострелила затылок и она вскрикнула, когда шея последовала за рукой мужчины, схватившего её за волосы. «Я в беде». Мысль оформилась в мозгу Аннук уже после того, как она опустилась на одно колено, следуя за кулаком мужчины. Песчинки холодного камня врезались в кожу на колене, но этих неудобств она не замечала.
- Я же просил. Мы бы договорились, - Гериус был явно не доволен поведением напарника. Однако это не помешало ему обойти девушку по дуге, пробираясь к сумке в которую она по инерции вцепилась влажными от страха пальцами.
- Аннук, ничего личного, ты же понимаешь. - Он наклонился опасно близко, обдав её лицо горячим дыханием. От мужчины пахло смесью застарелого пота и сладким духом медовых лепешек, которые пекли на базаре. – Мы заработали эти деньги. Я, знаешь ли, не хотел бы, чтобы ты считала нас бандитами.
- Не буду. Мо, отпусти, мне больно.
После недолгого замешательства давление ослабло. Аннук нервно дернула кудрявой головой, отстраняясь от мужчин.
- Умница, что я тебе говорил? А, Мо? Девочка сама поняла, что была не права.
На данный момент «девочка» могла с уверенностью сказать, что поняла только одно. Никогда не выбирай слишком заброшенное место для того, чтобы делить деньги.
Бывшая рыночная площадь уже несколько лет стояла пустой, и ждать помощи было не от кого. Аннук легко поднялась на ноги, не пытаясь помешать Гериону, с увлеченностью ребенка, копавшемуся в её вещах.
- Арес, взять! – ей показалось, что Мо заорал мгновением раньше того, как она выкрикнула приказ. Большой бурый пес, до времени лежавший за разбитым фонтаном выскочил вперед, сомкнув мощные челюсти на запястье мужчины. Воспользовавшись моментом, Аннук резко выхватила сумку из пальцев Гериона и кинулась прочь.
«Только не упасть, только не упасть».
Бежать в кромешной темноте сомнительное удовольствие. Именно поэтому она обычно предпочитала передвигаться иными способами. 
Раскинув руки на манер полёта, что со стороны должно было смотреться комично, но помогало избежать еще больших проблем, Аннук повернула направо, ныряя в проход между брошенными домами. Часть города, по которой она бежала, была необитаемой. Несколько лет назад, когда стоявший на возвышении храм Афины сполз к обрыву и погрузился на четверть в море (сейчас еще можно было разглядеть башенки постройки, неподалёку от берега) жрецы рассмотрели в этом божественное предзнаменование и, собрав свой скарб и жителей, спешно перебрались в другую часть поселения. Отныне район облюбовали бродяги, не имевшие за душой лишних монет, чтобы с удобством устроиться в таверне. Раз в год захаживали и богомольцы. Они торжественным маршем доходили до затопленного храма и, сохраняя строй в молчании возвращались в город. Узкие улочки, покрытые вперемежку соломой и выбеленным камнем, тянулись на несколько миль, кое-где уже карабкаясь вниз по обрыву. На берегу тёмного моря по утрам, как и встарь, собирались рыбаки и оставленные у берега лодки безмятежно качались на волнах.
Аннук в очередной раз свернула, не сбавляя скорости. В висках стучало и даже если обидчики, и увязались в погоню, правильно выбрав направление, она, скорее всего не смогла бы их услышать. Что заставляло бежать еще быстрее.
Улица закончилась внезапно. На пути выросло препятствие. Что-то, подвернулось под ноги, тело девушки вздрогнув от удара подлетело на месте. А затем она рухнула на землю, впечатываясь подбородком в выщербленный временем дорожный камень. Боль была столь резкой и неожиданной, что единственное, что она успела сделать - коротко вскрикнуть прежде, чем повалилась вперед, до крови сдирая выставленные вперед ладони.

Бастет казалось, что шумливая зала, трескотня столовых приборов, царапающих по изысканным блюдам, звон бокалов и всё-всё, составляющее её интерес мгновение назад, исчезло. Испарилось, будто чья-то рука задёрнула портьеру, ограждая внешний мир комнаты от внутреннего. Остался лишь свет, льющийся из широких окон, ласковые руки, и где-то вдалеке музыка, звучащая приглушенно, сладко, как летнее вино, наполнившее бокалы.
Хатхор, богине сложно было называть Владычицу мамой даже мысленно, да никто из них и не настаивал на чем-то подобном, погладила львёнка за ушком, и он заурчал, предаваясь ласке с охотой и наслаждением, какие знакомы любой кошке. Ободрённая внезапной нежностью, Баст поймала лапой край накидки Богини, предусмотрительно не выпуская когти и играла, двигая ткань из стороны в сторону чтобы та ловила солнечных зайчиков. Невесомые золотые блики распускались на стенах цветами. Пару раз Кошка замечала недовольные взгляды соседей по столу и в каждом читала неодобрение, смешанное с лютой завистью.
Ох, как бы ей теперь хотелось вцепиться в горло надменной Исиде, что глядела из-под крыльев бровей на мать и дочь, крикнуть чтобы отвернулась и перестала красть её, Бастет, время подле Хатхор, впитывая радость встречи чёрными, как омут, глазищами. Словно невзначай она смахнула край плаща, так что он оказался чуть левее и в следующее мгновение солнечный луч ударил по накидке и отразился болезненным всплеском в глазах тронной богини. Исида отпрянула, будто подавилась кусочком пирога, который нетронутым лежал на тарелке, и показательно отвернулась. Больше в их сторону она не глядела. С другого конца зала до Бастет донёсся хрюкающий смешок, но она не обернулась, внутренне ликуя. Она была довольна тем, что Бес заметил шалость.
Вскоре игра прискучила, кошка перебралась на подлокотник богатого кресла Хатхор. Напоследок она боднула богиню в шею и бесшумно спрыгнула наземь. Девушка- служанка, обносившая стол вином и фруктами, отскочила в бок, когда Бастет задела хвостом подол её платья, и оцепенела, не решаясь ни двинуться дальше, ни оставаться на месте. Не обращая на неё внимания, богиня опустилась на четыре лапы и пригнулась к полу. Со стороны было похоже, что львёнок готовится к прыжку. Из горла девушки вырвался отчаянный вздох, но и на этот раз она не осмелилась идти вперёд, только задрожала сильнее. Кубок с вином опасно накренился и Баст, представшей теперь в человеческом обличье, пришлось поддержать горлышко, чтобы ярко-красная жидкость не расплескалась. Царица Кошек мягко погладила девушку по волосам и вернулась к столу, заняв пустующее место рядом с Хатхор.
- Госпожа, - Бастет легонько кивнула и придвинувшись к матери, поцеловала в щеку, - рада, что нынче Вы почтили нас своим присутствием.
Ей ужасно хотелось спросить об отце, но на этот раз она сдержалась. Баст итак догадалась, что Светлейший предпочёл нарядному сборищу уединение собственной ладьи. Ничего удивительно. Она не могла точно припомнить, когда в последний раз встречалась с Ра. Порой, ей казалось, что они виделись лишь вчера, а после она, вдруг, ловила себя на том, что забывает черты лица родителя. Тоже самое происходило и с внешним обликом Хатхор. Она глядела на мать будто впервые, узнавая твёрдый взгляд и прекрасное лицо. Однако, еще не в состоянии была совместить божественный образ и воспоминания о лунной богине, как о матери. Из-за этого, Бастет чувствовала себя скованно и уже жалела, что не осталась в кошачьем обличье до конца праздника. Чего бы ей стоило! По-прежнему не глядя на Хатхор напрямик, она долго выбирала из вазы фрукт и столь же основательно мучила слуг, требуя то одного, то другого вина.
Вскоре на столе выстроилась внушительная батарея бокалов и рюмочек самых различных форм и размеров. С любопытством Бастет окунула палец в ближайшую чарку и облизала влагу, оказавшуюся персиковым ликёром. Сладким до приторности. Продолжая исследования она наугад выбирала рюмочку, пробовала и отставляла прочь, хмелея от новообретённой забавы. С появлением супруги Ра веселье в зале стало нарочитым, каждый пытался выше поднять бокал, улыбнуться лучезарнее. Многие боги, изначально объявившиеся в привычном им полузверином обличье, сменили маски, обнажив беззащитные человеческие лица.
- Он собрал под своим началом семнадцать человек, - Бастет встрепенулась и прислушалась к беседе за столом. Одной из говоривших была Исида. Богиня расположилась подле пустующего трона Ра, по другую сторону от Хатхор. Первоначальный всплеск недовольства давно миновал и Кошка взглянула на богиню приветливо. Давно и основательно, знакомая с манерами Баст, Исида, улыбнулась в ответ. Назревающая ссора была улажена.
- Уже семнадцать? - спросила Богиня, пригубив ликёр и удобнее располагаясь в кресле. Накидка сжимала горло и она сняла её, оставшись в чрезвычайно открытом наряде.
- Мама, вы слышали эту историю? - Баст взглянула на Хатхор, и не дождавшись ответа начала рассказ, - Несколько недель назад в верхнем Египте объявился.. - она особенно подчеркнула интонацией тот факт, что всё о чём нынче пойдёт речь произошло именно в Верхнем Египте.
- Как это называется? - Бастет нашла глазами Тота, но он глядел мимо, рассматривая на свет оранжевое пиво, - мудрец придумал новый термин. Не могу вспомнить. Неважно. В верхнем Египте объявился человек, который не признаёт Богов. Его поддерживает младший сын Аменхотепа и жрецы не вмешиваются, боясь гнева фараона. Древние считают, что дело разрешится само собой и нам нет нужды встревать. Но существует и другое мнение, так я слышала, некоторые думают, что старые боги просто не в состоянии приручить этого человека.
Окончив путаный рассказ, Баст осушила рюмку и в том же тоне добавила, пожимая голыми плечами:
- Слухи.

Музыка

Сжавшись, как пружина позади широкого дерева и изготовившись к рывку, Аргон чувствовал, что его медленно, но верно захватывает азарт. Голова, в том месте, куда пришёлся удар ныла, время от времени он поднимал руку, выпрастывая пальцы из-под рукавов и касался затылка. Для него до сих пор представлялось удивительным что он не раскроил череп о камень или, что более вероятно - не остался лежать в поле, пожираемый ожившими мертвецами. После того, как Эмилия использовала магию, или чем она там в действительности владела, он несколько минут провалялся в грязи, стараясь сбросить с себя мертвеца. Тот вылетел, как пробка из бутылки и свалил его раньше, чем ведьмак успел хоть что-то. В первое мгновение Аргон решил, что переломал кости. Спина, шея, затылок, руки - болело всё, "приятных ощущений" успевал добавлять зомби, орудующий локтями. Изо всех сил он старался встать, но вместо этого только усугублял положение, закапывая и себя и мага в землю, между делом покрывая живот последнего обильным слоем синяков. Когда Аргон смог наконец отплеваться и привести рефлексы в относительный порядок, он ударил заклятием, не очень концентрируясь на том насколько слабым или сильным оно выйдет. Зомби подпрыгнул и отлетел в сторону, пропав из виду. Поднявшись на ноги, Аргон первым делом окликнул Эмму. Он не особенно надеялся на успех, к тому же после всего, что они наговорили друг другу вряд ли она с радостью, выпрыгнет навстречу, стоит позвать. Как и ожидалось ответом ему послужила тишина, уже привычно нарушаемая урчанием дождя и грома. Мертвецы по-прежнему не проявляли к колдуну никакого интереса и вскоре вокруг него образовалась небольшая, почти идеально ровная окружность, по которой они обходили его, стараясь не задеть даже ошмётком одежд. С трудом протолкавшись вперед Аргон двинулся в сторону леса, стараясь обогнать покойников. Стоит признать, для разваливающихся на ходу тел, двигались они проворно.
В небе, осветив кроны деревьев, вспыхнула молния. Будто серп она прошлась по колосьям гнилой пшеницы, растущим на краю поляны. Ныне только эти обрубки напоминали о том, что некогда и в этих краях жили люди. Аргон выглянул из-за дерева, чёрный лес шумел листвой, стебли травы и поздние цветы низко клонили голову, до отказа напившись водою. Казалось, дождь не прекратиться никогда. Сначала маг хотел идти на ржание лошади, но оно очень быстро умолкло, и он остался в одиночестве посреди леса, полагаясь только на собственную интуицию и удачу. Единственное, в чём он был уверен наверняка - он обязан защитить Эмму от зомби. Пускай и вопреки тому, чего хочет сама девушка. В том, что мертвецы нацелились именно на неё он не сомневался. В конце концов им просто необходимо было есть, а в условиях того, что сам колдун, по каким-то не зависящим от него обстоятельствам их не интересовал, оставался единственный возможный вариант. В глубине души, не слишком глубоко, Аргону даже нравилась идея таким образом избавиться от незваной гостьи. Быстро, легко и он практически не замешан. Остаётся только развести руками и рассказать совести историю о том, что она сама пришла, сама нарвалась, и нет его вины в том, что добрых советов эта девушка слушать не научена. Но, существовала и другая сторона. Вопреки, всему, что думала о нём путешественница, убийцей Аргон не был и становиться им в ближайшее время не собирался.
Ему до чёртиков надоело, что все вокруг стараются навесить на него собственное видение. Точно в какой-то момент он перестал существовать, как человек и превратился в тролля из леса. И всё из-за того, что в один прекрасный день крестьяне решили наведаться под мост, нашли у печки груду костей и сразу сделали выводы, не потрудившись выяснить, как давно они здесь лежат и каким образом попали. Дело сшито, и не важно, что в этот день тролля даже не было дома. Нет, маг отнюдь не причислял себя к разряду хотя бы и просто хороших людей, но придерживался мнения, что уж если и обзаводиться дурной репутацией, то по крайней мере, не с помощью утопления деревенских мальчишек или подношения в жертву красивых девственниц. Вот так и становятся пацифистами, - мрачно подумал Аргон, продолжая мокнуть под дождём.
Вновь сверкнула молния и он, наконец, увидел, того, кого поджидал. Маленький силуэт отделился от дерева и на ощупь пробирался к кромке леса. Эмилия, как будто нарочно выбрала самый неудобный путь и сейчас находилась в нескольких метрах от Аргона, так что при всём желании он не мог до неё дотянуться. Буркнув под нос заклинание, он спустя несколько секунд материализовался перед девушкой. Затея была рискованной, учитывая, что, голова у него до сих пор не прошла, а как он уже успел убедиться била воительница, не раздумывая и со всей силы. Аргон выставил вперед руку, готовый в любой момент отразить удар. Но ничего не происходило.
- Я решил помочь, - после некоторого замешательства сказал мужчина, убирая ладонь.
Он ясно видел перед собой лицо Эмилии, но не мог разобраться с её реакциями. Дождь постепенно утихал и вдруг перестал совсем. Лес утонул в неожиданно свалившейся тишине. Порывы ветра гуляли по верхушкам деревьев и мощные дубы вздыхали под его тяжестью.
-Наконец-то, - с облегчение выдохнул Аргон и поднял голову. Тучи висели над болотами, все еще закрывая звёзды, но на севере уже возник просвет и было видно уголок чистого ночного неба, запорошенный будто снегом, острыми звёздами. Мага пробрал холод. Как только стало тихо, они с Эмилией услышали шаги по траве, возвещающие, что зомби, которых они ненадолго обогнали, приближаются.
- Нужно кое с чем разобраться, - ведьмак потянул девушку за собой, и они укрылись под ветвями клёна. С дерева нещадно капало, но хотя бы не досаждал ветер.
- Армия мертвецов, как ты их назвала, не подчиняется моим приказам. - Аргона поражало, умение Эмилии смотреть на него сверху-вниз, хотя он и был значительно выше и уж точно старше. - Вторая плохая новость - они хотят тебя сожрать и, если ты не будешь быстрее шевелить ногами и меньше разговаривать им это удастся.
Колдун обнаружил, что до сих пор держит странницу за руку и поспешно отступил. Именно в этот момент нечто на противоположной стороне леса привлекло его внимание. Аргон нахмурился. Из-за деревьев, мешавших обзору, было плохо видно детали, но он не сомневался, что-то там есть. Над землей стелился белый туман. В прорехах между ветками и листвой двигалась высокая белая фигура с длинной и тонкой, как у гусыни шеей.
До этого Аргон никогда не видел верок. Редкие истории об этих существах содержали такое количество разрозненных, зачастую бессвязных сведений, что было бы просто глупо принимать их всерьёз.
- Замечательно...

В течении всего пути с лица Аннук не сходила счастливая улыбка. Вместе с Ксэв они поднялись по сырой дорожке, ведущей в город. Влажно блистало солнце, обливая тропу скользким светом и казалось от белизны волнуются даже верхушки деревьев. Погода сулила скорый дождь, хотя небо оставалось безоблачным.
- Да… - мечтательно протянула циркачка и наклонилась вытащить из белоснежной шерсти Кербера клок травы, - хотела бы я там побывать. Столкнувшись с лукавым взглядом подруги, артистка сконфуженно улыбнулась. Побывать в Тартаре! Виданное ли дело? Всё же не спроста говорят, что нет страшнее человека, чем тот, который слывёт хорошим рассказчиком. Такой и в могилу за собой уведёт и при этом еще станешь думать мол, нет счастливее тебя на белом свете, - когда-нибудь, я хочу сказать.
Море осталось позади и вскоре девушки ступили в деревню.
По городским меркам она была не велика. По обеим сторонам от дороги тулились друг к дружке ладные мазаные дома. Крыши, как и принято, в этих местах, были крыты соломой. По траве расхаживали, напустив на себя важный вид, хохлатые куры. На этом всякое сходство с привычным заканчивалось. Крыши жилищ оказались выкрашенными в самые различные цвета: от изжелта-зеленого, под цвет весенней листвы, до насыщенно карминового, каким полыхает небо в час заката. Любому оттенку нашлось место. Аннук однажды слышала, что таким образом жители отдают дань уважения Афродите-покровительнице, но сама наблюдала впервые. Зрелище было впечатляющими, даже на вкус девицы, что всю свою сознательную жизнь провела бок о бок с цирковым людом, который, как известно, имеет врожденную склонность ко всему яркому и блестящему.
Наперерез девушкам бежала разнузданная песня. Время от времени её разбавлял перезвон женских и детских голосов, потом громыхал мужской бас и опять взвивалась уже знакомая мелодия.
Аннук глядела по сторонам, как завороженная, и отвлеклась только, когда Ксэв мягко ткнула её локотком (хотя представление об определении мягко, блондинка имела весьма своеобразное) и осведомилась о чём-то касаемо соплей и сахара. Аннук удивленно взглянула на подругу из-под упавших на лицо волос, но решила не переспрашивать.
- Слышала тут одну историю, если захочешь, расскажу. В шатрах вышивальщиц имеет огромный успех. Сколько угодно могучих плеч, трепещущих пальцев и глаз цвета авантюрина. Там знаешь ли есть такие пикантные, - Аннук замедлила шаг, в любой момент готовая начать рассказ, а заодно и проиллюстрировать особенно смачные моменты. Методом вспучивания глаз и быть может, самую малость жестом, конечно. Но разговор опять нарушила музыка, правда, на этот раз аккомпанементом выступил лязг мечей.
- Не хочешь посмотреть? - осведомилась Ксэв.
- Ни в коем случае! - Аннук поспешно взмахнула руками, словно отгоняя подальше навязчивую мелодию, - отпуск, значит отпуск для всех. Ты ведь знаешь, - девушка пропустила ладонь Ксэв себе под локоть и уже тише добавила, - я не смогу устоять.
Еще немного они побродили по деревушке, рассматривая товары в лавках местных купцов, выставленные под открытым небом. Чего здесь только не было! Любой каприз, начиная от ракушек, найденных на берегу и дивно изукрашенных, до сочных пирожков на тончайшем тесте, истекающих соком ягод.
Арес и Кербер, покорно, словно приговоренные, семенили следом. Белоснежный мастиф дружелюбно глядел на прохожих, и еще более дружелюбно на сласти; Арес, сохранявший вид, поруганной чести - хранил молчание. Вдоль улицы гуляли местные жители с интересом рассматривая гостей. В пыли, возле храма Афродиты - он был украшен гирляндами из цветов и вышитыми панно - толпа ребятишек играла в жмурки. Толо был будто бы соткан из преданий и сказок, в которых героям всегда везет, а в каждой башне сидит по краснощёкой принцессе в ожидании спасителя, до срока коротая время за веселой песней.
Девушки свернули на узком перекрестке и оказались в глубине деревни, а еще через минуту их взору предстало щербатое здание таверны. В лучах солнца верхушка дома казалась продолжением неба, настолько ярким была её кровля. Даже с расстояния до путешественниц доносился запах жаренного мяса и тушеной капусты.
- А вот и ужин, - Аннук прервала рассказ, которым развлекала подругу. Стоит сказать, что все произошедшие за последние месяцы события смешались в нём весьма причудливо, и вскорости циркачка и сама не могла сказать наверняка, что было раньше - вчерашний день или прошлогодний снег.
В ожидании ужина Аннук и Ксэв примостились в дальнем углу таверны. Как ни странно зал был заполнен лишь наполовину и отличался от многих деревенских пабов уютной обстановкой и чистыми столами. Аннук водила пальцем по столешнице, дожидаясь пока Ксэв сделает заказ, и рассматривала публику. Посмотреть было на что. Таверны в любом городе – это самые пышные сборища. Едва ли когда-нибудь в одном месте вы увидите столько разных людей за один раз. Так было и здесь. Войны – рядом с ними на лавках лежало оружие - сосредоточенно глядели в тарелки и всем видом как бы предостерегали каждого, кто, опрокинув лишнюю чарку, решится посмотреть поближе. Были и такие, кто натянув капюшон до самых глаз, восседали по тёмным углам раскуривая табачок и старательно, как это может быть только среди тех, кто от чего-то скрывается, пытались слиться со стеной, но оттого еще сильнее бросались в глаза. У окна, позади девушек, трапезничала пожилая матрона в чистенькой, но старой тоге. В центре зала сидело несколько шумливых рабочих. На сцене перекрикивая гомон собрания, в такт флейте раскачивала бёдрами девушка. Она была одета в расшитое цветным стеклом платье, которое ловило огоньки свечей и после каждого движения вспыхивало. Ассистировал ей молодой мальчишка. Он постоянно путался в нотах и оборванный такт повисал в воздухе, как дым, когда он отстранял от губ флейту. От внимательных зрителей, что морщили носы при звуках ошибки, он откупался лучезарной улыбкой. Гримаса эта лежала на юном лице подобно намертво приклеенной маске и была столь же неискренней, сколь расстроенной флейта. Иногда танцовщица, внезапно, выбрасывала вперёд руку, украшенную разномастными браслетами, и тогда по комнате разливалось мелодичное бряцанье и вослед ему неслись жидкие аплодисменты.
Как хорошо, было сидеть вот так, никуда не торопясь и зная, что ближайшие несколько дней ты совершенно свободна! Аннук любила цирк, а еще больше свою работу, однако случалось, ей представлялось, что она птица, привязанная за лапку к клетке. Такими торгуют на ярмарках и их очень любят детишки за смирный нрав и красивые песенки. Для того чтобы разговорить пичугу достаточно угостить её семечком рожкового дерева, которое всегда предложит добрый торговец, и в благодарность за лакомство, она споёт незатейливую частушку, а повезет и две, или, если птичка будет совершенно особенной - надует грудку и прочирикает романс о несчастной любви. Но чего не может птица, так это расстаться со своим хозяином и преграда ей не цепочка, которую мостят на лапку больше для красоты, а привязчивое сердце и нежный нрав. Аннук опять взглянула на Ксэв. Подруга что-то упорно втолковывала девушке-официантке, а та в свою очередь, выпрямив плечи, глядела на блондинку со смешанным выражением, в котором застыли не то ужас, не то восхищение, циркачка так и не смогла понять. Губы артистки растянулись в улыбке, и она в очередной раз решила, что сделала правильно, скормив пойманную рыбину котам, что в избытке крутились у порога трактира. Едва ли местный повар выдержал бы напор Ксэв, да и овальда после зубов Кербера выглядела не самым аппетитным образом. К неудовольствию хозяина заведения оба пса расположились возле стола и развлекались тем, что в упор глядели на одного из людей-призраков, тот, в свою очередь, еще  старательнее пытался слиться со стеной. Когда официантка наконец удалилась, покачивая царственными бёдрами Аннук наклонилась над столом и пристально вгляделась в подругу:
- Ты забыла рассказать как тебе удалось вырваться? Судя по твоим же словам твой работодатель не раздаёт выходных направо и налево.

Вернулась официантка уже с полным подносом, на котором дымились две большие тарелки и еще несколько поменьше с хлебом и закусками. Аннук с ходу распознала сероватые мидии в ракушках и белый соус, с которым в Греции не обходилось ни одной трапезы. Помимо этого, на стол был выставлен запотевший кувшин до краёв наполненный ледяным пивом и два стакана. Смахнув со стола невидимые крошки, и таким образом уладив церемонии, девушка удалилась с той же леностью, что просматривалась во всех её движениях.
От еды шёл восхитительный запах. На какое-то мгновение Аннук даже осоловела, она никак не ожидала найти в подобном месте хотя бы и просто съедобную кухню, не говоря уже о том, что судя по ароматам их ожидал настоящий пир. Редко в одной таверне сочетаются приятная обстановка и вкусная еда. Наполнив оба стакана, циркачка пододвинула один из них Ксэв и не дожидаясь подруги пригубила золотистый напиток. Пиво было молодым и почти что сладким. Аннук зажмурилась от удовольствия, чувствуя, как проясняется голова и все тревоги, если таковые и были, отходят на второй план.
- Я хочу здесь жить, - протянула кудрявая отрываясь от стакана.
Артистка на сцене перестала танцевать и вместо этого, завела мелонхоличную и очень плавную песню.
К тому моменту, как девушки разломили хлеб и погрузили ложки в густую похлёбку, вернулась официантка. На этот раз она принесла жестяную кастрюлю с чистой водой, замешкавшись бросила на дремавших у стены собак взгляд и поставила ношу на свободный пяточек стола. Аннук еще раз поблагодарила трактирщицу и опустив кастрюлю возле Ареса и Кербера, вернулась к еде.

Сколько Аннук себя помнила, она всегда верила, что всё в жизни происходит со смыслом, а, следовательно, отчасти предрешено. Эта точка зрения не явилась бы столь удивительной в среде обычных, консервативных греков с их мойрами, богами и прочими вещами, относившимися к разряду мистически необъяснимых. Но ходила по узкой грани того, чтобы быть названной революционной, когда речь шла о среде уличных артистов. Последние не отрицали ничего из упомянутого. Однако будучи народом свободолюбивым и категоричным, не признавали  постороннего вмешательства в собственную судьбу. Мировоззрение этих людей выражалось тремя законами. Все пути не изведаны. Решения сиюминутны. А удача приходит лишь к тем, кто не забывает - только он сам отвечает за свою жизнь.
В то же время, именно уличные артисты особенно ревниво относились к всевозможным ритуалам. Было ли то угощение для лесных нимф, которое раскладывали под деревьями, на новом месте привала, или молитвы богам, воспринимаемые не иначе, как великое таинство.
Аннук редко делилась, с кем бы то ни было, своими соображениями, но, если подобное и случалось, реакция всегда была одинаковой.
Одним из людей, который сильнее остальных не выносил этой темы, был Тарик. Тысячу раз циркач втолковывал собственной протеже, моментами скатываясь в яростные тирады, что за себя отвечает только она сама. Что до судьбы? Если таковая и существовала, она весьма странно ведет её по жизни. Он припоминал смерть отца, буравя циркачку глазами из-под густых бровей. После доказывал, что коли встреча с Ру написана ей на роду, то значит и судьба у неё дура и Аннук ничуть не лучше. В такие моменты объяснять было бесполезно, и даже зная это, подобные разговоры частенько заканчивались ссорами, и ни одна из сторон не желала уступать. И сколько бы ни пыталась Аннук разъяснить, что говорила совсем об ином - никогда не получалось. Тем не менее, даже сейчас она по-прежнему оставалась при своем.
Аннук верила, чтобы с ней не происходило, хорошее-плохое, однажды и в этом обязательно найдётся смысл. Быть может, она отыщет его и во встрече с Локи. Однажды.
Трикстер повторил вопрос, и гречанка кивнула. Ей было важно чтобы он понимал, как бы далеко не увела её мысль, она по-прежнему рядом и прислушивается к его речам. И это было действительно так. Уже не впервые Аннук ловила себя на том, что старается не пропустить ни одного слова Локи. То обстоятельство, что мужчину нельзя было назвать особенно словоохотливым, а её чувства по отношению к нему менялись за вечер, по меньшей мере, миллион раз, превращали это занятие в подобие игры. Как будто он был владельцем некоего секрета, который нужно во, чтобы то ни стало разгадать до наступления утра. До того, как магия ночи отступит на задний план, и небо расцветёт яркими красками. Тогда все происходящее предстанет под новым углом и в лучшем случае покажется коротким помешательством.
- А чего хочешь ты?
Прежде, чем ответить она вновь обернулась к огню и несколько раз моргнула, нащупывая нить прервавшейся беседы. Какой нелепой она должна была бы ей показаться!
- Зато я обычный человек, - произнесла девушка, после длительного молчания. Жар от костра не добирался до места, где она стояла, и понадобилось сделать несколько маленьких шажков вперед, в поисках тепла. Но как бы близко она не подходила, ничего не менялось - и понятия не имею чего хочу.
Ощутив прикосновения бога, поверх рукавов платья, Аннук прикрыла глаза. Жест был настолько естественным, что ей и в голову не пришло отстраниться или как-то прервать короткое объятие. Вместо этого она наклонила голову, выгибая тёмную от загара шею, и улыбнулась уголками губ в ответ на следующий вопрос.
- Локи, ты даже не представляешь скольких вещей я боюсь. - С щек скатывались затухающие блики костра и лицо казалось разбитой маской с черными провалами глазниц и обведенным красной чертой подбородком, - Боюсь, что никогда не прозрею. Знаешь, как это жутко каждое утро просыпаться и видеть, что ничего не изменилось? Когда я была ребенком, то боялась темноты, как и все дети, но пугал не мрак, а то, что он прячет. Ведь если долго держать глаза закрытыми рано или поздно начинает казаться, что тебя окружают призраки. Они таятся по углам и ждут момента, чтобы напасть. Раньше, я точно знала - это только фантазии, но сейчас иногда бывает сложно внушить себе, что это выдумка. Прозреть я тоже боюсь. Что если за то время, пока я не видела мир, он изменился в худшую сторону? Не лучше ли оставить всё как есть и жить воспоминаниями о хорошем, вместо того, чтобы разочаровываться? Но больше всего я боюсь, что когда встречу человека, которого ищу, то не узнаю, а он узнает, но пройдёт мимо.
Ладони мужчины скользнули по предплечьям и Аннук дёрнулась. Впервые за очень долгое время, а может быть, в самом деле, впервые она рассказала о волнующих её вещах и теперь пугалась этой откровенности.
-  Но тебе не стоит меня боятся. Не сейчас, - неверно истолковав её поведение, Локи отстранился, но она по-прежнему ощущала на шее ветерок его дыхания.
- Ты все слышал. У меня есть сколько угодно страхов, мои карманы набиты ими, как яблоками, но для тебя нет ни одного. Локи, кем бы ты ни был, ты не внушаешь мне и тени страха. Здесь другое.
Она сказала это и поняла, что в действительности все так и было. Момент их встречи отдалился как будто на многие месяцы назад, и сегодняшняя ночь тянулась бесконечно. Первый испуг, остатки сиреневого порошка, забивающегося в мелкие ранки на коже, люди на холме, запах жженых тряпок и волос, долгий путь в гору, шум моря, знакомая пустота грота... - это было очень-очень давно.
Когда пальцы Локи запутались в кудри у висков Аннук пропала. Она  зажмурилась в ответ на просьбу и прижалась спиной к его груди, готовая ко всему чему угодно и свято уверенная, что ничего страшного произойти не может.
Духота пещеры и шум прибоя, бьющегося о скалы, отдалились. Сначала они зазвучали тише, а потом окончательно истёрлись, подменяясь чем-то новым и пока еще непонятным.
Еще до того, как услышать разрешение Аннук распахнула глаза.
Огромное поле с зеленовато-синей травой протянулась вперед до линии горизонта. Длинные и тонкие, похожие на перья стебли, плотно прилегали друг к другу и создавалось впечатление будто на земле сидят бесчисленные стаи молчаливых птиц и, задрав хвосты к небу цвета апатита - камня-покровителя лжецов, чего-то ждут. Голос бога не оставлял её ни на миг. Девять миров. Аннук разжала кулак и запустила пальцы в переплетение высоких белых цветков, ютившихся под ногами, и похожими на маленькие звёздочки. Цветы были холодными на ощупь, и как только тёплый воздух коснулся острых лепестков, рассыпались, оседая на траву прозрачной пыльцой.
Что-то ткнулось под коленку и Аннук увидела симпатичного маленького зверька с кошачьей мордочкой и острыми зубами. Зверь покрутился рядом, глядя сквозь чужаков, и бесшумно исчез в переплетениях трав. В небо взметнулась птица с яркими крыльями в красной окантовке. Плавно двигаясь по небу, она зависала на мгновение и опять, подхваченная невидимым вихрем отлетала назад.
Восторг, переполнявший Аннук сменился тоской. Как будто она заглянула в бездонный колодец, который хозяин вод наполнил красивыми картинами и образами, устав от векового одиночества и мечтая лишь о человеческом тепле. Циркачка оступилась в намерении прижаться еще ближе к богу, но Локи оказался проворней. Миражи потускнели, словно на рисунок пролили воду, и они опять оказались в пещере. Взор подёрнулся уютной чернотой.
Несмотря на то, что Аннук с первой секунды морока поняла, что это лишь ведение, в последний момент ей страшно захотелось поймать краски за воротник и вернуть на место. Не вышло. Локи за её спиной пошатнулся и отпрянул, пришлось отлепиться от него, и самой чуть не соскользнуть в костер.
Пламя вспыхнуло и пещера опять наполнилась запахами горящих бревен и сырости, но она заметил это каким-то шестым чувством, а когда заметила решила не обращать внимания. Сейчас было важно что-то понять, разобраться с чем-то, но мысль шариком каталась в пустом мозгу и отскакивала от стен ничего не тревожа.
- Красиво. Это было очень красиво, - она не стала добавлять, что к тому же это было и неуловимо страшно. Она вряд ли когда-нибудь захотела бы увидеть тот синий мир  с красной оболочкой опять. Тёплая Греция, пусть и невидимая, была роднее, - и ужасно одиноко.
- Я могу вернуть тебе зрение. Если ты этого хочешь, - Локи опять оказался поблизости. Кажется он получал удовольствие от постоянного движения. Или ему просто нравилось подкрадываться. Аннук обернулась и уставилась прямо перед собой.
- Отвечай! – в голосе бога слышалось нетерпение. Понимал ли Локки насколько жестокими были его слова? Если да – значит Аннук опять ошиблась в своих симпатиях, а если нет? От этого тоже не становилось лучше. Руки циркачки поднялись к поясу, и очертили воспоминания о лице трикстера. Тонкий нос и широко распахнутые дуги бровей, вот в сущности все, что ей было известно об этом странном человеке. Человеке ли? Ей больше не хотелось об этом думать.
Циркачке пришлось дважды дотронуться до пустоты прежде, чем пальцы наткнулись на кожаный рукав одеяния лжеца.
- Пойдём, - Аннук положила свою кисть поверх руки мужчины и переплела свои пальцы с его, - скоро рассвет. А до этого мы должны услышать огненный дождь.
Вода низко рокотала и словно гигантская змея по капле вползала обратно в море. Слепая осторожно шагала вперед, выбирая дорогу на ощупь среди камней и скользких мхов. Справа бурой тенью двигался огромный пёс. Иногда она оступалась или надолго замирала, давая памяти время для того чтобы восстановить картину пещеры, но вскоре опять начинала идти. Не сомневалась, выход рано или поздно найдётся, самым важным было  другое - ни за что не отпускать его руки.

Обречённость некоторых дел оставаться невыполнимыми и это, не взирая на все попытки и ласковые увещевания, воистину поражает. Напрасно Аннук целое утро крутилась по комнате, и уже вымела не один пыльный сгусток из углов собственной юбкой. В пору стребовать с хозяина таверны заслуженной платы за уборку. Щен общаться настойчиво не желал. На цыпочках подкравшись к ярко-жёлтой занавеске она резко отдернула тряпицу. И едва не поплатилась шеей. Из угла, улепётывая на всех четырёх, выстрелил непонятного цвета комок. Его вполне можно было принять за особенно ретивую пыль если бы не сопровождающие процедуру деловитое тявканье-сопенье и развивающийся в полете лохматый хвост. По мнению Аннук, подобное украшение более приличествовало кошке. Хотя и в том, что зверь, преподнесённый цирковой братией в качестве приветственного дара (наверняка с подачи Ксенофилиуса, думавшего что потеря одного любимца легко возмещается обретением нового), являлся собакой она тоже была не уверена.
Пес пролетел мимо, на ходу сшиб с итак нетвёрдо стоящего стола гребень, в кампанию к оплавленной свече, покружил по комнате и удостоверившись, что все разрушенное не было восстановлено раньше срока, укрылся под кроватью.
Аннук со стоном плюхнулась на сверкающий чистотой пол и закрыла лицо руками. Смотреть на то, во что превратилась комната совершенно не хотелось. Все же не зря хозяева постоялых дворов с такой неохотой пускают домоваться бродяг и всякого рода артистов. До Аннук доходили слухи что в некоторых больших городах по сей день существуют официальные запреты, утвержденные местными властями. Может оно и правильно. Сдвинув руки к носу, циркачка приоткрыла один, а потом и второй глаз.
В лучшие времена комнатка была хорошим образчиком дешевого жилья. Небольшая, с давно нелакированными, но чистенькими стенами, кой-где расчерченными трещинами; большая двуспальная кровать застелена обветшалым пледом, если поднести его к окну он скорее всего будет просвечивать; крепкий хромой стол; на полу миска для умывания, вокруг мыльная лужа. В углу, в безуспешной попытке спрятать прожженную, уже и не вспомнить кем из постояльцев дыру, висела канареечного цвета занавеска. Сквозь прямоугольное, сейчас закрытое на щеколду окно, в спальню проникал тонкий палец света и назидательно раскачивался из стороны в сторону. На полу лежала развороченная цветастая и очень грязная сумка с вывернутым нутром. Вокруг: пара зеленых, сплошь надкусанных, яблок, разбитая склянка, искрящаяся на солнце почище золотой скорлупы, кусок красивого ярко-зелёного шелка. Пожалуй, отрез Аннук было жаль больше всего. Ткань она купила давно, все собиралась пошить новую юбку, или платье для выступлений, но постоянно откладывала. Когда пришла слепота хотела выкинуть или продать, но так и не сподобилась.  Таскала с собой.
- Долго еще? - в прожженную дырку сунулся глаз. К счастью шторка была сдвинута удачно, не давая любопытствующему возможности заглянуть в комнату, - время то уже. Неуверенно потянул голос, расшаркиваясь за дверью. С ходу и не разберешь мужчина говорит или женщина. Аннук спохватилась и, подорвавшись с места, очутилась возле двери, навалившись всем весом. Успевшая образоваться щелочка скукожилась и дверь бахнула о стену, голос в коридоре запальчиво ойкнул.
- Еще минуточку. Вещи собрать, постель застелить, - циркачка затараторила, набираясь пугливого энтузиазма. Если прислужник сунется в комнату, то узреет хаос, в который она превратилась и тогда все будет совсем плохо. Аннук присочинила еще несколько убедительных, как ей показалось, отговорок. Но только услышав удаляющиеся шаги, после недовольного "ладно" вздохнула с облегчением. Щен разомлевший от тишины выбрался из-под кровати. Разложив пушистые лапы вокруг длинного и толстого, как домашняя колбаса туловища, невыносимый зверь как ни в чем не бывало доедал яблоко, причмокивая кругленькой пастью. Зеленый шёлк был окончательно погублен под вяло текущим слюнявым водопадом.
Окно второго этажа выходило на запорошенный прошлогодней листвой и давно не возделываемый огород. Единственной культурной породой, забившейся как настойчивый сорняк в многоцветье примулы, была старенькая окосевшая олива. По лету кряжистая "бабушка" обрастала длинными сероватыми ягодами, а к концу осени гибкие побеги приплода распускали нежные золотые листы. Южная и часть западной стены таверны были взяты в оцепление шелестящей сворой, издали напоминавшей отару зеленых овец. Хозяйка любила рассказывать, будто именно поэтому местные называли постоялый двор Овисом*, а то, что злые языки чешут о несносном характере её благоверного, который в подпитии любит расшибать тарелки лбом - всё враки. Аннук больно приземлилась в центр старой оливы и с трудом удержала рвущееся проклятие..
Сбегать - это плохо, спросите любого стражника, он подтвердит, но сидеть на месте и ждать пока намылят шею - вредно для здоровья. Проверив щена, висевшего на груди, как куль с мукой. Онемел что ли? Циркачка перебросила сумку за спину и начала спуск. Мозолистые ветви дерева оказались очень прочными, и она без проблем очутилась на земле. Ноги погрузились в яркий цветочный ковер. Временами от красок все еще мутило и болела голова, почему-то, к хорошему, всегда привыкаешь дольше, чем к дурному. В лицо подул тёплый ветер, взъерошив и без того растрепавшиеся волосы. Аннук опустила голову, стараясь держаться как можно ближе к оливковой ограде. У низкого, по пояс забора, девушка перемахнула на сельскую тропу.
Вчера затемно этим путём балаган Ксенофилиуса (у Аннук язык не выкручивался назвать сей вертеп цирком) прибыл в город. Белая, с растущими по краям колокольчиками и розмарином, тропка дружелюбным клином выходила из просвечивающегося, как сырный круг леса и ползла дальше, теряясь в околице среди рабочих построек. Аннук сделала крюк и обошла таверну через двор корчмы.
В это время дня, калитка была любезно распахнута, зазывая путников, которых как на зло, кроме факира, не нашлось ни одного. Из окон пухленького здания вкусно тянуло сладкой выпечкой. На пороге стояла девушка-подросток и гладила обалдевшего от такой чести рыжего мерина. Парочка мельком взглянула на Аннук, девушку вид циркачки в оранжевом платье со свисавшей по поясу разноцветной бахромой заинтересовал немного больше. Щен вякнула, высунувшись из сумки по шею. Ароматы кухни с такого расстояния стали тяжеловесны даже для не успевшей проголодаться комедиантки. Перспектива сжевать по дороге один или парочку пирожков казалась очень привлекательной, но Аннук устояла. Не хватало еще чтобы владетельница таверны, заглянув к соседке пожаловаться на нерадивую артистку, нашла последнюю уписывающей второй завтрак. В общем-то беды циркачка не ждала – четыре цены за комнату, оставленные в спальне вместе с мешочком, должны были улучшить её репутацию. Но дразнить кота жареной рыбой всё равно не стоило. Так и не разобравшись, как нужно поступить, девушка отвела глаза и выбрала лучшую в мире тактику – полное игнорирование. Вот и хорошо. Свыкнуться с новым лицом не могла даже сама Аннук, что уж говорить о простых встречных. Контраст с аристократической внешностью и бродяжьим одеянием являлся настолько разительным, что люди, по больше части, предпочитали её избегать. Мало ли кем она окажется. При этих мыслях и без того не самое радужное настроение Аннук прокисло окончательно. 
- Цирк приехал! – заверещало в правом ухе голосом мальчишки-зазывалы. Циркачка взяла в сторону, пропуская галдящую толпу малышни, которая волной струилась по пятам баламута. Когда развесёлая компания отдалилась она пристроилась в задках.
Пока шли к площади в компанию набилось еще десятка два человек. Больше всего по-прежнему было детей, но в весёлом круговороте мелькали женские юбки, и расписные штаны, надетые к празднику. Аннук перестроилась и теперь вышагивала чуть поодаль от зазывалы, подбрасывая нашедшиеся у того тряпочные мячики для игры в лапту. Щен висел на плече у парня и самозабвенно облаивал каждого, кто попадал в зону досягаемости.
- Цирк приехал!
Аннук добавила к затейливо кружащимся мячам крайний и сделала восьмёрку. Благодарная публика счастливо загоготала. Шары мелькали, выстраивались рядком на фоне нежно-голубого неба и без предупреждения взмывали, рисуясь перед солнечным диском.
Раньше Аннук думала, что быть жонглёром - дешевое искусство. Представляла - научится этой забаве и станет осваивать что-нибудь более важное. Будет ходить по канату, играть на сцене, дружить с огнём. Всё что угодно лишь бы значительней! Но чем чаще выступала, обычно, довольствуясь кампанией малышей, тем яснее понимала: любое дело, будь то зажигательный танец величайшей артистки или грубо вытесанная хлебопашцем ложка есть великое искусство. И если оно подарит улыбку хотя бы одним губам, даже и собственным губам мастера значит всё не напрасно.
Увлекшись Аннук заметила, что толпа встала, лишь когда носом ткнулась в спину какого-то мужчины. Разобидевшийся мячики выскользнули в пыль. Такую фигуру загубила! От досады циркачка чуть было по привычке не сунул косу в рот, но нащупав на месте кудрявой копны шелковистый локон отказалась от затеи. Без смеха и прибауток веселый кагал разом напомнил свору недовольных крестьян, идущих не то сжигать дом старосты, не то линчевать соседа, пойманного на воровстве. Аннук пробралась в голову отряда в надежде увидеть причину остановки. Верещавший на руках баламута щен собрался выпрыгнуть из сумки, Аннук увидела только воинственно задранный кончик хвоста. Но угомонился, когда пустая площадка впереди отозвалась грудным рыком.
Пустой она показалась лишь на первый взгляд. Удлинившиеся домовые тени лежали на вытоптанной тропе чёрным узорам. Гигантских размеров волкодав с серой шкурой и белой отметиной на груди неуверенно мотнул хвостом. Благодаря своему цвету зверь почти сливался с тенями.
- Мамка! Смотри пёсик, - девочка в коротко подбитой тоге дёрнула худую женщин за юбку, - пёсик! В толпе кто-то натужно рассмеялся.
В последний раз Аннук видела Ареса что-то около года назад. Она привыкла общаться с любимцем прикосновением, точно знала, где у него проплешина от неудачно вывернувшегося из костра угля. Что левое ухо всегда приспущено, эту аномалию глупые прохожие, любящие трогать чужих друзей, всегда принимают за благосклонность, а потом жестоко расплачиваются за осмотрительность. Белая звезда на груди стала для комедиантки сюрпризом. Пока она думала, рассматривая собаку, толпа поредела и раскачиваясь двинулась к центру площади. В стороне от дороги стоял гружённый воз. На облучке, сдвинув шапку, отдаленно похожую на котелок, мужичок играл шуточную песню. Собрание гудело, кто-то даже взялся танцевать, распихивая соседей локтями и нестройно подпевая куплету о Локусе, который так любил выпить что однажды проспал встречу с королём.
Арес подобрал с земли испачканный больше других мячик и в той же спокойной манере зарысил по обочине в противоположную веселью сторону. Циркачка улыбнулась. Её суровый друг, ничего и никого не боявшийся, любил разноцветные шарики не меньше детей. Аннук обернулась и выбравшись из людского оцепления тоже свернула с дороги. Преследовать собаку оказалось непростым делом, Арес появлялся и опять исчезал, искусно лавируя между хаотичных человеческих рядов. Иной раз она догадывалась о его местонахождении лишь по испуганным вскрикам. Зверь казалось получал от этого удовольствие, артистка заметила, как он с садистским наслаждением прошёлся языком по руке женщины. На смерть перепуганная гречанка после такого проявления симпатии запричитала пуще прежнего. Да еще зачем-то скрутила кукиш.
У всех народов мира увидеть собственного двойника считается дурным знаком. Аннук об этом разумеется ничего не знала, но наткнувшись взглядом на кудрявую голову, подставленную солнечному свету, остановилась и кажется даже попятилась. Оникс её, как будто не заметила, она рассматривала нечто в безоблачном небе. В руках фальшивая циркачка сжимала длинную палку.
До теперешней встречи факир не подозревала о том, какие резервы ненависти в ней сокрыты. Смутно понимая, что делает, Аннук схватила девушку за руку и выдернула из толпы, по пути отдавив ноги какому-то несчастному.
- Арес, ша! – рявкнула на попытавшегося заступиться пса. Тот послушался поздно соображая, что давно знакомая команда вышла не из тех уст.
Никто из прохожих не обратил внимания на двух девушек чуть ли не бегом перешедших на жилую часть улицы. А если и обратил – не попытался остановить. Наугад выбрав закоулок, деревья и плотно стоявшие друг к другу дома позволяли считать его укромным Аннук втащила туда Оникс и с размаху впечатала в стену, предплечьем надавив на место повыше груди.
- Что ты с нами сделала?
Видеть со стороны изумленное выражение на собственном лице. Вот что было по-настоящему жутко.

___________________________________________________________
*(ovis лат. баран)

Когда Кейт спустилась в лобби часы над стойкой портье показывали начало седьмого вечера. В холле было прохладно и безлюдно. Сквозь неподвижные стеклянные двери в зал пробивался рассеянный желтый свет и чертил на стенах узловатые тени. Из стилизованного репродуктора звучала классическая музыка. Несмотря на то, что каждая подушка лежала на своём месте, а полы сияли чистотой, при вечернем свете Мариот показался Кейт заброшенным и неприветливым, даже сильнее, чем на первый взгляд. Отель напоминал аристократа, вынужденного принимать под своей крышей нерадивых родственников и в тайне мечтающего добавить по унции мышьяка в чай. Что угодно только бы его наконец оставили в покое.
Последние два года политическая ситуация в Египте была раскалённой. Не взирая на внешнее спокойствие, которое транслировали в СМИ власти, надеясь таким образом вновь привлечь туристов, поток стремительно уменьшался. Бум интереса к египтологии, захвативший мир в начале двадцать первого века, остался в прошлом. Все чаще иностранцы выбирали для отдыха спокойные европейские города, побаиваясь настроений, бродивших в мусульманских кругах. И если курорты у моря продолжали пользоваться спросом у немцев и бесстрашных русских, фешенебельные мастодонты, вроде Мариота в центральных регионах страны, увядали. На смену им приходили дешёвые хостелы, где за десять долларов можно было рассчитывать на постель и близость к главным достопримечательностям.
Услышав звук шагов, швейцар прервал свои занятия (судя по тому, что успела разобрать Кейт, он смотрел телевизор). На секунду на лице мужчины отразилось удивление, но оно быстро приняло прежнее холодное выражение. Однако мгновения оказалась достаточно, чтобы девушка убедилась в том, что правильно выбрала наряд. Всё это - коричневую юбку-карандаш, голубую, в металлик блузку и крошечную сумку, висевшую на плече она купила в аэропорту, еще в штатах. Образ получился строгим, но при этом нескучным, что полностью соответствовало его основной цели. Девушка кивнула портье и пересекла зал. Прежде чем выйти на улицу, она услышала пронзительный писк телефонного аппарата, но секундой позже звуки отеля растворились в душном египетском вечере.
Над раскалённым асфальтом висела тягучая, словно сахарная вата, дымка. Кейт перешла на противоположную сторону дороги и сверившись с указателем, направилась к каирскому музею. Огромное, похожее на ипподром здание, странного розового оттенка даже в это время осаждали туристы. Большая часть людей с задумчивым видом расшаркивалась возле статуй, автоматически щелкали затворы, то и дело наполняя пространство едким белым светом, слышались смех и голоса. Остальные сидели на лавочках или на палевой лужайке, разговаривая и жуя бутерброды.
От такого количества народа Кейт искренне растерялась. Она догадывалась, что музей был местом посещаемым, но никак не ожидала, что это обстоятельство не ограничивалось временем и носило настолько масштабный характер. Взглянув на часы и убедившись, что времени вдоволь брюнетка опустилась на лавку, рассматривая окружение. По правую руку возвышалась гранитная статуя фараона Аменхотепа. Она представляла собой точную, но значительно уменьшенную копию той, что находилась в музее. С другой стороны расположилась фигура Тии. Почему неизвестный архитектор предпочёл разделить фараона с супругой было непонятно. Чёрные похожие на ночное небо глаза жены фараона смотрели вдаль. Нимб солнца, на четверть сгоревший в золотых облаках, отсвечивал в каменных зрачках.
Кейт любила Египет. Несмотря на жару, вечную пыль и язык, который так и остался  загадкой, её неизменно тянуло в Каир. Как будто существовал некий внутренний магнит, и она возвращалась опять и опять, привлеченная слышимым ей одной зовом. Мимо пронеслась стайка детворы. Заливисто хохоча и тыча измазанными мороженным пальцами, они громко переговаривались на итальянском.
Человек возник неожиданно. Быстро сбежал по ступенькам и осмотревшись, направился прямиком к Аменхотепу. Копия была установлена почти одновременно с датой открытия музея, только после неё появились мраморная Бастет, плита с изображением Тутанхамона и обелиск с бюстом Нефертити. Поравнявшись с пьедесталом, мужчина поморщился, словно его внезапно настиг болевой спазм, как делал всегда, проходя мимо упущенной музеем реликвии. Владычица Амарны ответила подчёркнутым безразличием. Она тоже поступала так всегда.
Кейт сидела в тени статуй и рассматривала сад. От учёной туристки, которые пачками ежедневно прибывали в эти края её не отличало абсолютно ничего. Складывалось обманчивое (как он хорошо знал) впечатление, что она прибыла на экскурсию и теперь в тишине то ли ждёт своей очереди, то ли наслаждается минутой тишины. Для полного соответствия образу не доставало лишь изящных очков или дело портили кудрявые волосы, растрёпанные на ленивом ветру? Ему хотелось, как можно скорее уладить дело, ректор музея успокаивал себя тем, что имел к сложившейся ситуации весьма косвенное отношение. До такой степени, что по заверениям даже его ближайшего друга и соратника, который помогал уладить юридические тонкости, узнать о его вмешательстве будет практически невозможно. Как только он выполнит свою часть сделки, останется получить деньги и забыть о произошедшем.
- Добрый вечер. - Мужчина приблизился к скамье и отряхнув сидение, присел на краешек деревянного полотна. Кейт повернула голову.
Маду Елсаед был высоким и плотным господином неопределенного возраста. Ему могло быть от тридцати до шестидесяти, в зависимости от того, в каком расположении духа он находился и насколько правильным было освещение. Тёмные волосы, тщательно зачёсанные на бок, скрывали уже обозначившуюся проплешину. На лбу сидели очки в стальной оправе.
Впервые с мистером Елсаедом они познакомились семь лет назад, на конференции, еще задолго до того, как в жизни обоих ворвался Джо Хэйерс и парочка решений, верных или неверных, связала их крепкими узами. В то время Кейт не имела постоянного места заработка и занималась тем, что помогала делегатам, прибывшим в Америку, устроиться в городе. Работа не требовала особенных усилий. Знаний языка, приобретенных в лингвистической школе, оказалось достаточно для того, чтобы развлекать иностранцев нехитрой беседой в то время, как они осматривали достопримечательности Нью-Йорка.
С Маду они поладили сразу. Он был профессором египтологии и относился к тому типу людей, которым посчастливилось обожать свою профессию. Любые разговоры, неважно, начинались ли они подбором ресторана для ужина или рассказом сопровождающего о той или иной местности, этот человек незаметно, как она поняла позже, даже для самого себя, переводил на интересующие его темы. Он мог часами, или как в случае с Кейт, неделями, рассуждать о влиянии культуры древнего Египта на нынешний мир, говорить об Эхнатоне, перед которым испытывал двойственные чувства преклонения и неприязни, но выше всего, будто божество стояла загадочная и пламенная любовь к Нефертите - первой и единственной владычице Амарны. Учёный называл её жемчужиной востока, мог без конца разбирать наиболее существенные, на его взгляд, теории появления жены фараона в Египте и без конца, словно заведенный твердил о неправомерности присвоения немцами статуи императрицы. Единственного сохранившегося свидетельства того насколько прекрасной она была.
Именно с его подачи Кейт заинтересовалась историей Египта и спустя неделю в компании профессора едва не рассталась с трезвым рассудком, возмечтав бросить все и укатить вместе с Маду на родину. В определённый момент ей стало казаться, что она влюблена. Но даже тогда со всей ясностью мысли, доступной только в двадцать, понимала, что чувство это вызвано, отнюдь, не профессором, но тем образом, который он создал вокруг себя и Кейт, окружив их на время, будто скорлупой, миром древности с его забытыми чудесами. Сейчас она с улыбкой вспоминала события тех давних лет и глядела на постаревшего ректора с приязнью и недовольством на себя за то, что втянула его в аферу.
Маду снял очки и протёр рукавом летнего пиджака, стараясь не задерживать на Озборн внимания. 
- Я рада вас видеть, – она накрыла его локоть, прерывая ритмичное подергивание руки вытирающей стёкла. В ответ мужчина кивнул. Кейт понимала и уважала желание египтянина отгородиться, однако пришлось сделать  усилие дабы подавить разочарование. Старый друг не желал общения, во всяком случае в данным момент. Когда всё закончится она обязательно напишет ему длинное письмо с извинениями.  
Кейт вытащила из сумки конверт, свёрнутый вдвое и положила на скамью между собой и профессором. Солнце опустилось за за крыши малоэтажок и золотило тупоугольный наконечник накладной бороды фараона. Свет пробивался через небесную массу будто с трудом, и Кейт пришло в голову сравнение с рыбой во льду.
- На железнодорожной станции. - Английские слова в устах профессора Елсаеда звучали инородными. Он откашлялся и вновь забормотал: - На железнодорожной станции. Я оставил это в зале ожидания. Ячейка оплачена до завтрашнего полудня. "На тот случай, если я передумаю, - Кейт опять подавила улыбку". Назвать пистолет "этим" было очень в стиле профессора. Удивляло и то, что он не воспротивился встрече тет-а-тет, вместо того, чтобы написать. По всему было видно, что сам он начинал жалеть об упущенной возможности. Когда она отвела взгляд от горизонта конверта на месте не оказалось. На сиденье, посверкивая в вечернем полумраке серебряным боком, лежал небольшой ключик.
- Спасибо, - а что еще она могла сказать?  Профессор опять кивнул и поднялся, чтобы уйти. Она смотрела, как мощная фигура шагает, пробираясь через людской погром и пропускает стройную молодую девушку с остекленевшими от новых впечатлений и жары глазами. В последний момент Маду сделал поворот на сто восемьдесят градусов и опять оказался перед Кейт. 
- Кей, ведь я тебе друг, и как друг обязан предупредить. Твой замысел, - девушка опустила голову и слегка повела шеей в бок, после чего автоматически поднесла руку ко рту, сжимая кончик пальца зубами. В устах египтянина слова "замысел" и "предупредить" звучали чересчур остро, а то обстоятельство, что он даже не представлял насколько верно попал в цель, придавали им сходства со злым пророчеством. Целую минуту Маду буравил профиль Кейт глазами, пока наконец, не сказав ни слова на прощанье, удалился.
Оставшись в одиночестве, она еще некоторое время сидела неподвижно. Вечернюю жару сменила прохладная ночь, туристы, не считая самых настойчивых, разбредались, унося вместе с собой оживление и шум. Спустя час окрестности погрузились в молчание, на фасаде здания загорелись огни. Фигуры богов и правителей древности, взявшие музей в оцепление, вернули себе первоначальный облик и выглядели величественно, почти устрашающе, освещенные снизу белыми лампами.
Кейт покрутила в руках ключик и задумалась о непрочитанной нотации профессора Маду. Она не осуждала его желание предупредить, как раз это Озборн была в состоянии понять. Злило иное - бескомпромиссная, тупая вера историка в то, что его принципы стоят на голову выше воззрений Кейт. Он не осуждал себя за покупку оружия и помощь в переправке заграницу части украденной программы, вероятно, оправдываясь тем, что полученные деньги пойдут на благо музея. И Кейт не сомневалась, так оно и будет! Но означало ли это, что он был лучшим человеком, чем она. Едва ли. Каждый сам выбирает, как поладить с совестью. Будь то бесконечное выдумывание оговорок, пустое самобичевание, что угодно. В конечном итоге, девять из десяти продадут надуманные принципы, стоит лишь предложить приемлемую валюту. Ну а десятый пусть катиться в рай в одиночку.
Следующим утром Кейт проснулась позже запланированного. Утомлённый перелётом и выматывающим разговором организм был морально не подготовлен вставать по будильнику, и она переводила звонок до тех пор, пока здравый смысл не взял вверх над усталостью. В дубовых полах комнаты отражалось перевернутое небо Каира. Девушка потянулась, растягиваясь поверх белых простыней и замерла, прислушиваясь к утренним звукам. В коридорах Мариота, несмотря на рабочий день, правило больничное безмолвие. Перекатившись в угол кровати, Кейт добралась до стоявшего на тумбе телефона и долго ждала, пока кто-нибудь ответит на вызов. Когда на том конце провода раздался сонный голос портье кудрявая заказала кофе и завтрак в номер. Соскочив с постели девушка, как была, босая и растрёпанная, прошлёпала в душ. Там она включила горячую воду и подошла к балкону. Овальные окна выходили в сад, захватывая участок автострады. Стоило распахнуть створки и в ту же секунду ванная комната наполнилась шумом моторов и рёвом автомобильных гудков. В помещение ворвался тёплый утренний пар, притворявшийся здесь свежим воздухом. По меркам Египта, утро было прохладным. Над телебашней, выделявшейся на фоне синего неба, распустился цветок белых облаков. Он будто нарочно огибал очертания башни, делая её похожей на обоюдоострую иглу. Оставив окно чуть приоткрытым, Кейт забралась в ванную и её фигуру тут же поглотил белый пар. В какой-то момент она услышала, как в смежной комнате открылась и снова закрылась дверь и порадовалась, что принесли кофе.
В ванной она провела пол часа, с удовольствием использовала весь ассортимент многочисленных баночек и флаконов, как артиллерия выстроившихся рядом с зеркалом. В завершении процедур у потолка вился ароматный туман, напитанный тяжёлым запахов масел и благовоний. Не одеваясь, Кейт завернулась в мягкое махровое полотенце и возвратилась в спальню. 
Одна рука продолжала поддерживать ручку двери в уборную, вторая крепко ухватилась за полы импровизированного халата. С мокрых волос на пол стекала вода. Брюнетка задушила крик, родившийся в горле, и почувствовала, как по влажной спине, между лопаток, скатилась капля. На кровати, вытянувшись в полный рост, лежал мужчина. На его ногах сидели отполированные до блеска туфли, глаза были дремотно прикрыты. Почему-то именно туфли поразили Озборн больше всего. Она рассматривала их широко распахнув глаза, в то время, как мысль истерично билась, подыскивая выход из сложившейся ситуации. Но выхода не было. 
В дверь тихо постучали. Кейт зажмурилась.
"Локи! - внезапно вспыхнуло в скованном ужасом сознании запоздалое воспоминание - бога лжецов зовут Локи". Стук повторился, с трудом взяв себя в руки, девушка разлепила веки и встретилась взглядом с серо-зелеными глазами Джо Хэйерса. До полудня оставалось три часа.

Несколько лет назад, сейчас и не вспомнить в каком городе это было, Аннук очутилась на представлении уважаемого в той местности человека. Заурядного вида, пышный, как сдобный крендель, с развивающимися за спиной волосами (на темечке виднелась проплешина) в бедно убранной тоге, он рассказывал толпе домохозяек о том, что счастье есть очень легко приманиваемая субстанция. Якобы для того чтобы обрести лучшую судьбу, а для большинства присутствующих это означало выгодное замужество, всего то и нужен - правильный настрой. За половину серебряной монеты Крендель обещал научить желающих, как надлежит верно настраиваться и к каким богам ходить с подношениями. Выходило, счастье что-то вроде дикого кабанчика, - думала циркачка ,вслушиваясь в слова пророка и ковыряя пальцем голой ступни песок. Положи на землю печенье послаще, оставь одно в руке, затаись и жди, когда, доверчивая животина выйдет на полянку и ткнется мягким пятаком в ладонь. Лежа на холодном полу с закрытыми глазами, она вспомнила этот эпизод неожиданно ярко, до мельчайших подробностей. Пророк не обманывал, заполучить счастье было не такой уж невыполнимой задачей. Она недавно убедилась в этом сама. Главное знать куда идти и однажды бесконечные поиски быть может выведут на ту самую поляну, где ходит правильный поросенок. Неприятности - дело другое, эти сами ищут кого бы куснуть за пальцы и могут запросто обойтись без сласти.
Аннук пошевелилась, ужасно чесалась нога. От холодного пола, да и что там, страха по груди разбегались мурашки и поделать ни с тем, ни с другим она ничего не могла. Конечно, нужно было попытаться спорить с Эмилией, но ты была столь убедительна. Аннук частенько посовала перед уверенными в себе рассказчиками. К тому же, плохой план лучше, чем полное отсутствие оного.
- Ничего не бойся! - сказала соседка. Факир в очередной раз дернулась и быстро поскребла нос кончиком холодного пальца. Он тоже стал чесаться. - Все будет хорошо. Девушка кивнула и постаралась расслабиться.
В комнате за перегородкой зазвучали неуверенные шаги, открылась и вновь захлопнулась дверь, со скрипом вдаваясь в стену. Аннук не знала, в действительности ли звуки являлись настолько громкими или это вина паники вперемежку с итак обостренным слухом, но сквозь плотно подпертую мокрыми полотенцами дверь, слышала каждую деталь. Как человек дышит, как подходит к кроватям и зачем-то отдергивает одеяло одной из неубранных постелей. Ногой отталкивает упавший давеча канделябр, опять тяжело дышит и начинает продвижение в сторону ванной комнаты. Когда он, наконец, оказался в убежище, циркачка не сомневалась, только идиот может принять её за спящую. Каждая мышца была настолько напряжена, что она чувствовала, как по венам движется кровь. Ботинок стражника остановился возле руки на сотую долю секунды. Раздался непонятный звук и после, сдавленный крик. Нужно было её отговорить! Дурацкая затея. Поднявшись на ноги, Аннук вылетела следом за сцепившейся в клубок парой. Ориентироваться она могла только на звуки, но тех было слишком-слишком много. Падали какие-то предметы, и она бежала в ту сторону, только для того чтобы наткнуться на пустую кровать или ободрать локоть о взявшуюся из неоткуда книжную полку. Хуже беспомощности было осознание факта, что где-то делают больно Эмилии, а поделать с этим ничего нельзя.
Если бы случайно пролетевшая мимо зарешеченного окна птица, вздумала сунуть клюв в комнату, её глазам открылась бы весьма причудливая картина. Одна девушка сидела верхом на сгорбленной спине мужчины, который крутился размахивая руками, словно намеревался взлететь. Вторая узница с серьёзным, очень белым лицом, металась по комнате, выставив перед собой ладони и ежеминутно натыкалась на предметы. Не зря животные с большим недоверием относятся к умственным способностям людей, если и признавая тех венцом творения, то лишь по той причине... Да нет, на то не было ни одной причины.
- Аннук! - голос Эмилии был еле слышен. Циркачке стоило труда не разреветься здесь же от обиды и беспокойства. Выплюнув волосы, которые набились в рот за время бессмысленно пробежки, она поспешила на голос. Безжизненное тело стражника тюком зерна валялось у прохода. Аннук непременно упала бы, окончательно добив Эмму, но вовремя сменила траекторию, мазнув по мужчине лишь носком сандалия.
- Ты в порядке? - Аннук все больше удивлялась Эмилии. Главная жертва случившегося, тем не менее в первую очередь волновалась не о себе. По стеночке полагаясь только на голос циркачка добралась до девушки. И дабы убедиться, что та не разлетелась на куски, наклонилась, сжав плечо.
- Не бойся, всё позади, - неверно истолковала жест воительница и поспешила успокоить. На лице Аннук появилась мученная улыбка, такими приветствуют родных, возвратившихся с войны, в то время, как на погосте уже выкопана яма в их честь, и кузнец вот-вот поспеет с гробом. Облегчение наполовину с волчьим страхом опять потерять. Солдат лежал на пути и пришлось обойти кругом. Переступать Аннук не решилась, меньше всего хотелось шагнуть на какую-либо часть тела и вынудить того подорваться раньше времени. - Иди на мой голос.
- Цербер его задери, какого роста этот парень? -  и впрямь стало мерещиться, что телу нет конца.
- Поверь слепой, выглядишь ты отлично, - отрапортовала факир, усевшись на пол плечом к плечу с Эмилией. Протянув руку, она дотронулась до головы девушки. Скальп нашелся на положенном месте. Целую минуту они сидели рядышком. В окно задувал прохладный ветер. На полу расплескало молоко утреннее солнце.
- Не думала стать героиней? - спросила Аннук, - Эмилия - величайшая женщина-воин со времён Зены. Звучит. А спустя несколько подвигов можно взять какую-нибудь броскую приставку к имени. Невероятная. Львиное сердце. Великолепная, - она улыбалась. Короткая передышка подходила к концу, но уходить, как ни странно, не хотелось. Сейчас представлялось - самое трудное позади, но они понимали, насколько мимолетно обманчивое чувство безопасности.
- Пора выбираться.
В углу возле двери нашлась новенькая метелка, Аннук счастливо сцапала будущий посох. К огорчению отломить щетку не получилось, но теперь она хотя бы станет передвигаться проворнее. Да еще и грязь вычистить из углов по дороге...
Девушки толкнули дверь, в любой момент ожидая, что из темноты на них выскочит очередно враг. В небольшой пристройке было темно и пусто, единственный факел, Аннук слышала, как чадит отсыревший фитиль, был вставлен в железное кольцо у двери. За пределами круга света начиналась острозубая тьма, мазни пальцем, провалится в густое и липкое. Пахло тоже чудно, от давешнего аромата сырости и грызунов не осталось и последа. Словно все живое покинуло замок давным-давно. Может и охранник был не тем, за кого его приняли. В действительности, он горе-принц из заморской страны, пришедший спасать невинных дев, да не поспевший к сроку пока невинные оставались таковыми, а не особачились окончательно, напав на спасителя со скребками для тела.
Принцам должно появляться в жизни девушки в свой час, - рассеяно думала Аннук, простукивая палкой стены. - Поздно появившийся герой рискует вместо поцелуя схлопотать по шее".
Факел узницы  решили не брать. Маловероятно, что побег будет простым и не к чему облегчать охранникам жизнь, разгуливая с сигнальным маячком.
- Наверное, теперь моя очередь быть полезной, - к моменту, когда слова сорвались с языка, Аннук неплохо ориентировалась в пространстве. Пока Эмилия приходила в себя, циркачка дважды обошла комнату кругом. Ничего интересного обнаружить не удалось, не нашлось даже брошенного в углу стула или иного предмета обстановки, свидетельствовавшего о том, что здесь хоть изредка, но бывали люди. Ощущение заброшенности усиливала паутина, она заполоняла все углы и просветы в кладке, теперь в большинстве своем, не считая нескольких особенно прочных узоров, вся она свисала с метелки Аннук. К немалому облегчению (или из-за этого стоило огорчаться?) дверь была  одна. Вернее это могло так называться много лет назад. Узкий ход, в который наверняка не протиснулось бы больше одного человека, закрывался на деревянную половинку, кончавшуюся на уровне пояса. Никаких щеколд или тем более замков дверца не имела и легко, без скрипа повиновалась, открывшись внутрь.
- Здесь лестница, - циркачка стукнула палкой в первую ступеньку. Темнота, хорошенько прожевав, проглотила звук. За спиной скрипнуло и покачнулось пламя свечи, будто на прощанье махнуло рукой.
- Идём? - в голосе Аннук не было и намека на уверенность. Глубоко в душе она надеялась, Эмилия её остановит. Предложит остаться, забаррикадироваться в камере или придумает что-нибудь еще, лишь бы не идти по этой лестнице, в конце которой ожидает невиданное нечто и холодная тьма.  Ты трусиха, - зашептало в голове, интонации полнились упреком, но еще больше ехидством, кудрявая знала спорить бесполезно, да и как на зло, все, приходившие на ум аргументы, были один другого не краше. Боясь передумать и по тому, не дождавшись ответа Аннук сделала шаг.
Лестница поднималась верх. На многих ступеньках не хватало целых кусков. Словно замок, проголодавшись, есть сам себя, пришло в голову неудачное сравнение. Артистка брела впереди, Эмилия следом. Аннук пыталась завязать разговор, спросила о какой-то ерунде, вроде того, как именно воительница оказалась в городе, но голоса, многократно отразившиеся в замкнутом пространстве, напугали обеих, и беседа увяла едва начавшись. Иногда, помимо шелестящего звука метелки, в темноте раздавались шорохи, невнятный писк и даже бормотание столь похожее на человеческий говор, что холодели руки и пересыхало в горле.
- Как думаешь, что это? - в один из таких эпизодов тихо спросила Аннук. Облокотившись по обе стороны коридора, девушки остановились передохнуть. Над головой заунывно бормотал голос, но слов, если те и были, различить не удавалось. Темнота не думала сдавать позиций. Лестница неумолимо вилась наверх, попеременно то, сужаясь, то раздаваясь в бока. Хорошая новость заключалась в том, что за время перехода ни один стражник не материализовался на пути, чтобы схватить и уволочь обратно в камеру или куда похуже. Остаток дороги закончился быстро. Узкий проход сузился окончательно, ступеньки зачастили, словно строителю и самому изрядно надоело петлять по коридорам и он спешил скорее закончить нудную работу. Палка последний раз захватила спёртые воздух, и не успела Аннук в третий раз проклясть прожорливый замок, ткнулась в невидимую преграду.